Крестный путь Петра Столыпина

Также следует отметить, что, несмотря на крайне плохое настроение, Столыпин ни на минуту не забывал о государственных делах и по своей инициативе начал на ипподроме разговор с киевским губернатором Алексеем Фёдоровичем Гирсом о выборах в губернское земство, которые он расценивал как серьёзный успех в деле укрепления лояльного правительству земского самоуправления. Как заявил Пётр Аркадьевич: «Государь очень доволен созывом земских гласных. Он надеется, что их воодушевление искренно и прочно. Я рад, что уверенность в необходимости распространения земских учреждений на этот край сообщилась Государю. Вы увидите, как край расцветёт через десять лет. Земство можно было ввести здесь давно, конечно, с нужным ограничением для польских землевладельцев. Я заметил также, что та острота, которой сопровождались прения в Государственном совете и Думе по вопросу о национальных куриях, не имеет корней на месте. Поляки везде с большим интересом и вполне лояльно отнеслись к выборам. Я в своё время работал с поляками, знаю, что они прекрасные работники, и потому не сомневаюсь, что земская деятельность служит к общему сближению».

Гире в своих рукописных воспоминаниях (хранящихся в Бахметьевском архиве Колумбийского университета) подробно описал, насколько на ипподроме была близка смерть от Столыпина, как, впрочем, не исключено, и от так тщательно охраняемого самодержца: «После проводов Государя ко мне подошел Начальник Киевского охранного отделения подполковник Кулябко и обратился со следующими словами: «Сегодня предстоит тяжёлый день; прибыла в Киев женщина, на которую боевой дружиной возложено произвести террористический акт в Киеве; жертвою намечен, по-видимому, председатель Совета министров, но не исключается попытка Цареубийства, а также и Министра Народного Просвещения Кассо»… Я спросил Кулябко, что он предполагает делать, если обнаружить и арестовать террористку не удастся. На это он ответил, что вблизи Государя и Министров он будет всё время держать своего агента-осведомителя, знающего террористку в лицо. По данному этим агентом указанию она будет немедленно схвачена (Кулябко не только нарушает инструкцию о категорическом запрещении использовать секретных сотрудников с целью охраны, но и не стесняется об этом сообщать! Он настолько был уверен в безнаказанности? – Авт.)…

В пятом часу начался съезд приглашенных на ипподром… Незадолго до 5 часов прибыл председатель Совета министров, и я встретил его на условленном месте… я услышал, как возле меня что-то щёлкнуло, я повернул голову и увидел фотографа, сделавшего снимок со Столыпина. Возле фотографического аппарата стоял человек в штатском сюртуке с резкими чертами лица (Богров. – Авт.), смотревший в упор на министра. Я подумал сначала, что это помощник фотографа, но сам фотограф с аппаратом ушёл, а он продолжал стоять на том же месте. Заметив находившегося рядом Кулябко, я понял, что этот человек был агентом охранного отделения, и с этого момента он уже не возбуждал во мне беспокойства».

Трудно прокомментировать тот факт, что для доступа на мероприятия с участием высочайших особ было установлено 26 (!) категорий пропусков, выдававшихся после строжайшей проверки, но начальник охранного отделения сам подводит убийцу к премьеру.

Из рассказа губернатора очевидно, что Богров имел полную возможность на ипподроме совершить покушение на Столыпина (впрочем, как и на императора) и никто в этом ему помешать бы не успел. Почему он опять не выстрелил? Не принял окончательного решения? Или кто-то другой тогда ещё не принял окончательного решения?

Есть и другое объяснение его бездействия в непосредственной близости от Столыпина. Он явно был уверен, что будет арестован, и всё время ожидал действий со стороны охранного отделения.