Крестный путь Петра Столыпина

В «Косом капонире» и проходили все допросы. Однако, по непонятным причинам, следующий после задержания прошёл только 4 сентября. Провёл его опять Иванов, который, как свидетельствуют все его действия, явно пытался добиться правды. Процитируем часть полученных показаний (остальное касается свидетельств Богрова о непричастности к покушению ряда его знакомых): «Относительно причин, побудивших Кулябко выдать мне билет, показываю следующее: Я сообщил Кулябко, что ночевавший у меня «Николай Яковлевич» собирается часов в 9 вечера выйти для встречи с «Ниной Александровной» куда-то в окрестности Владимирского собора и просил инструкций, как мне поступить в случае, если кто-либо из этой компании даст мне какое-н[и]б[удь] поручение. Кулябко категорически воспретил исполнять какое бы то ни было поручение. Тогда я заявил, что при таких условиях я должен быть изолированным от компании бомбистов, иначе возбужу подозрение их, и что лучше всего для этой цели выдать мне билет в театр, ибо, показав этот билет «Николаю Яковлевичу» и другим, я смогу принять на себя исполнение роли наблюдателя за Столыпиным и неправильно данным сигналом испортить их предприятие… Я прилагал все усилия к тому, чтобы достать билет в театр на 1-ое сентября именно потому, что полагал, что более мне не представится удобного случая для встречи со Столыпиным, ибо мой обман должен был быть выяснен в самом непродолжительном времени охранным отделением. План покушения мною разработан не был. Я был уверен, что, находясь в театре, смогу улучить момент для того, чтобы приблизиться к министру. При разговоре 1-го сентября я просил Кулябко дать мне место поближе к креслу Столыпина, но он и Веригин ответили мне, что в первых рядах будут сидеть только генералы и потому мне сидеть там неудобно. Вообще Кулябко обращал внимание на то обстоятельство, что я очень взволнован, но приписывал это волнение тому, что я неожиданно попал в центр заговора; вместе с тем, он мог бы обратить внимание на то, что держал я себя весьма не конспиративно, приходил днем в охранное отделение, телефонировал туда из своей квартиры, посылал туда посыльного и т. п., ходил в Европейскую гостиницу и, наконец, решался открыто посещать такие места, как Купеческое и театр, куда, как лицо неблагонадежное, билетов получить не мог бы. Билет в Купеческое был мною получен от Кулябко без всякой особенной мотивировки».

Как видим, о своих действиях Богров ничего нового не сказал, но чрезвычайно важно его уточнение, что он просил дать ему место рядом со Столыпиным(!) и это не возбудило подозрения Кулябко (как мы помним, последний говорил на допросе практически то же самое) и Веригина. И, показательно, что «Аленский» не удержал своего удивления странной доверчивостью охранников (не «видевших» его «неконспиративности») и тем, что билет был получен «без всякой особенной мотивировки». Что касается «неконспиративности» самого Богрова, то она объяснима в случае, если он готовился к смерти. Тогда информация о его сотрудничестве с охранным отделением и так вскоре стала бы всем известна.

Следующий раз Богров допрашивается опять со значительным перерывом, только 6 сентября. На этот раз следователем по особо важным делам округа Киевского окружного суда Василием Ивановичем Фененко, в показаниях которому подтвердил, что никакого наблюдения за ним в театре не было: «Когда я был в театре, у меня возникала мысль, что Кулябко учредил за мной наблюдение, но я убедился, что такого наблюдения не имеется».

Но наиболее интересно другое. Он вдруг отказывается от прежней мотивировки совершения акта террора! Как Богров собственноручно написал: «я отказываюсь объяснить причины, побудившие меня после службы в охранном отделении совершить убийство Столыпина».

И это после заявлений, что стрелял в премьера как «главного реакционера»! Можно только предположить, что изменение показаний было вызвано неким внешним воздействием на Богрова (осталось неизвестным, приходил ли кто-нибудь к нему, кроме Иванова и Фененко).