Крестный путь Петра Столыпина

Это был последний допрос Богрова до суда.

Одновременно следствием допрашивались Кулябко, Веригин и Спиридович. Суть показаний Кулябко, кроме подтверждений уже сказанного Богровым, сводится к следующему оправданию: «Богров всегда пользовался полным моим доверием, каковое заслужил всегда правдивыми и подтверждавшимися фактически сведениями, почему мне ни одной минуты не приходила в голову мысль не только [о] возможности каких-либо активных с его стороны выступлений, но и [о] сообщении ложных сведений подобно вышеизложенному».

Не вызывает сомнения, что начальник охранного отделения уже получил указания говорить о неосведомлённости Курлова, Веригина и Спиридовича о нахождении «Аленского» в театре, хотя, как мы знаем, решение о выдаче ему билетов было согласованным. Нетрудно понять, почему он так делал. Курлов оставался на занимаемой должности, и при наличии у него высоких покровителей далеко нельзя было быть уверенным, что дело закончится отставкой. А у Курлова, Веригина и Спиридовича, при сохранении ими своих постов, были все возможности защитить Кулябко.

Что касается показаний Спиридовича и Веригина (Курлов вообще не допрашивался!), то они ожидаемо говорили о своей неосведомлённости относительно действий Кулябко (Спиридович полностью, Веригин, в силу сложившихся обстоятельств, несколько менее) и категорически утверждали, что ничего не знали о нахождении Богрова в театре.

После предельно ускоренного следствия, которое само по себе мало что прояснило, 9 сентября состоялось заседание Киевского военно-окружного суда. Создаётся впечатление, что кто-то наверху хотел как можно быстрее избавиться от Богрова. Никакой необходимости в немедленном суде не было, и семья Столыпина настойчиво просила его отложить, пока следствием не будут выяснены все обстоятельства убийства.

Вызывает недоумение также сам факт предания Богрова именно военно-окружному, а не обычному суду. Как правило, в отношении гражданских лиц подобная практика применялась только в местностях, где было объявлено военное положение, что к Киеву никоим образом не относилось. Видно дело в том, что военный суд (скажем корректнее – конкретный военный суд) был значительно более управляем. Можно было быть уверенным – при наличии соответствующего указания он не станет выяснять то, что выяснять не следовало, и быстро вынесет вполне очевидный для убийцы премьера смертный приговор. Во всяком случае, неожиданностей, неизбежных в гражданском суде, опасаться в данном случае не приходилось.

Если сравнить поведение властей с обычной практикой в отношении террористов, совершивших убийства высших должностных лиц империи, то разница просто бросается в глаза.

Убийца министра народного просвещения Николая Павловича Боголепова Пётр Карпович судился Петербургским окружным судом и был приговорён не к смертной казни, а к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на 20 лет.

Приговорённого к повешению убийцу министра внутренних дел Сипягина Балмашева товарищ министра внутренних дел Дурново и директор Департамента полиции Зволянский настойчиво уговаривали подать прошение о помиловании и гарантировали его удовлетворение (из политических соображений было решено продемонстрировать «царскую милость»). И не вина Дурново и Зволянского, что Балмашев оказался предельно фанатично настроен и предпочёл символично отдать жизнь для «торжества грядущей революции».

Убийца фон Плеве (на момент своей смерти, фигуры в имперской иерархии не менее значимой и влиятельной, чем Столыпин в 1911 году) Созонов после долгого следствия был приговорён Петербургской судебной палатой к бессрочной каторге.

Каляева, убившего московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича (фактически второго человека в государстве), предали суду только после двух месяцев следствия, а казни он ждал ещё более месяца.

Военно-окружной суд выполнил поставленное задание. Благодаря ему удалось как и быстро избавиться от Богрова, так и получить удобную официальную версию, снимавшую большую часть вины с руководителей охраны киевских торжеств.