Крестоносец (СИ)

М-да, костёр всё ближе и ближе. А если не костёр, то виселица.

— Тебя-то они вздёрнуть не обещали?

— Обещали, — вздохнул Роланд, понуро опуская голову.

Ближе к ночи Людоед оклемался. Помощь ему оказывали прямо в камере, прильнув лицом к решётке, я видел, как в «обитель» маньяка прошествовали надзиратели и пожилой человек с баулом. Судя по крикам боли, лекарь вправил Людоеду кость и лубок наложил. А что ещё можно было придумать в той ситуации? Ну а когда тюрьма готовилась с отойти ко сну. Этот мерзавец принялся рычать, посылая в мой адрес угрозы, перемежая французский с немецким. И так полночи, не давая поспать населению полуподвального этажа. Оно, впрочем, могло и днём дрыхнуть с чистой совестью, единственным, кого забирали на работы, был наш сокамерник Ганс. Да и то, какая там работа, парашу выносить.

На следующий день нас с Роландом не трогали. А вот ещё сутки спустя меня снова повели наверх, но не в прежнюю допросную, а в… пыточную. Здесь уже меня поджидали Трулль и Енох. Для начала, со слов Баварца, меня собирались исполосовать розгами, а завтра или послезавтра, когда я немного оклемаюсь, меня ждут более серьёзные испытания. В частности, колесование, так что на костёр я попаду с уже переломанными костями. А перед этим они вздёрнут моего товарища, чтобы я перед мучительной смертью ещё и этим зрелищем «насладился». Будут ли его пытать — я не спрашивал, к тому моменту я уже всё для себя решил.

Когда мне приказали снять с себя рубаху, чтобы затем привязать меня к отполированной сотнями тел узников доске, я резко вошёл в боевой режим. В общем-то, убивать кого-либо в моих планах не значилось, а вот нейтрализовать на какое-то время здесь присутствующих не помешало бы. Помимо толстяка и монаха, здесь ещё присутствовали Баварец, лично собиравшийся исполосовать мою спину, и двое его подручных. Вот с главного надзирателя я и начал. Ему хватило одного прямого в челюсть, чтобы беззвучно свалиться кулём на пол — здесь он был из толстых досок. Пока остальные пребывали в состоянии оторопи, я вырубил остальных двух надзирателей. Один оказался резвым, начал ловко отбиваться дубинкой, а когда я её выбил, предварительно врезав носком сапога под коленную чашечку, то этот дурачок, опираясь спиной о стену, вытянул из ножен короткий меч. Пришлось той же дубинкой сломать ему руку.

Трулль и Енох в происходящее не вмешивались, видимо, не могли поверить своим глазам. Хотя священнику и не пристало вроде как вмешиваться в такого рода разборки, он должен словом увещевать.

— А теперь, господин Трулль, — сказал я, поигрывая дубинкой, — сделайте милость, свяжите надзирателей. Верёвок здесь вдосталь, и на вас со святым отцом тоже хватит.

— Что вы собираетесь делать? — дрогнувшим голосом спросил толстяк.

— Всего-навсего спасти свою и моего товарища шкуру. По-хорошему, весь этот гадюшник не мешало бы разнести к чёртовой матери, но это уж как-нибудь в другой раз. Вяжите, вяжите, что вы застыли, будто увидели Пречистую Деву Марию?

— Дьявольское отродье!

Не ожидал я от монашка такой прыти. Коршуном на меня накинулся, выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, как когда-то Урсула, испортившая нам с Адель вечер страсти. Однако удар увесистой дубинкой в лоб заставил Еноха замереть, будто натолкнувшись на невидимую стену, а следом, закатив глаза, со стоном осесть на пол. Причём сознание он до конца так и не потерял, сидел, обхватив голову руками, видимо, получил небольшое сотрясение мозга.

— Вяжи, сучий потрох! — прикрикнул я на Трулля, и тот, пыхтя, принялся связывать охрану.

Чтобы ускорить процесс, монаха я скрутил сам, а затем и самого Трулля. Потом проверил узлы на запястьях тех, кого связывал толстяк, подтянул… Ну вот, совсем другое дело, готовы, голубчики. Ставень я опустил, открывавшееся внутрь окно закрыл, чтобы после моего исчезновения пленники не смогли бы своими криками привлечь остальных надзирателей. Помимо дубинки вооружился мечом Баварца, у него же снял с пояса ключ от камер — ключ был один и подходил ко всем дверям.

Дверь весьма кстати открывалась наружу, используя этот факт, я подпёр её лавкой, на которой меня хотели пороть. Тяжёлая, зараза, еле управился. Ничего, зато надёжно, какое-то время в запасе у меня есть.

У лестницы, ведущей вниз, к полуподвальному этажу, где располагался каземат, как я помнил, дежурил ещё один охранник. Моё появление стало для него неприятным сюрпризом, вырубив бедолагу, я скрутил ему руки его же ремнём.

— Симон?! А где надзиратели?

— Некогда, Роланд, надо сматываться, — отмахнулся я, отпирая дверь.

Он всё норовил выяснить подробности происходящего, пришлось на него прикрикнуть, чтобы пошевеливался. Старик из своего угла смотрел на всё происходящее с открытым от удивления ртом.

— Если хотите сбежать — то путь на свободу открыт, — крикнул я ему. — Но дальше каждый за себя.