Крестоносец в джинсах

— Ты никогда не был нужен нашим детям, Рудолф ван Амстелвеен, — надменно произнес Николас. — Господь заботится о нас, посылая нам хлеб насущный и силы пройти через все испытания.

Лица ребят приняли благочестивое выражение. Долф едва сдерживал себя.

— Но при этом он предпочитает, чтобы мы рассчитывали на свои силы и побольше думали сами, — бросил он.

— Еретик! — крикнул Ансельм.

Вот и все. Слово, до сих пор словно бы носившееся в воздухе, наконец произнесено. Долф ответил, сохраняя невозмутимый вид:

— Не пытайтесь запугать меня, дон Ансельм, вам это все равно не удастся. А дело свое я знаю: наводить порядок после того, как вы здесь наломали дров. Господь знает, что работы у меня хватает.

Николас издал сдавленный вопль протеста. По его мнению, поведение Рудолфа переходило все границы. Ансельм воздел руки к небесам.

— Ты поcланец нечестивого, Рудолф ван Амстелвеен, и занят ты лишь тем, что сбиваешь нас с пути праведного и мешаешь нам исполнять волю всевышнего.

Ребята в испуге отпрянули. В их широко открытых глазах Долф прочитал немой вопрос: неужели он и вправду пособник дьявола?

Внезапно он осознал весь ужас своего положения. Одно лишь слово Ансельма или Николаса — и сотни сбитых с толку детей, пусть даже таких малышей, как эти, набросятся на него. Но где же Леонардо со своей дубинкой? Где Каролюс? Где его верные друзья и помощники? Он вспомнил о талисмане. Зажав медальон в ладони, он поцеловал грубое изображение девы Марии.

— Пресвятая Богородица покровительствует мне, дон Ансельм, — сказал он, придавая голосу угрожающие нотки. — Вы поплатитесь за оскорбления, нанесенные мне.

— Не клевещи, Рудолф. Не ты ли, сговорившись со старым евреем в Ротвайле, сбыл ему монеты, которые чеканил не иначе как сам дьявол?

«Пропади он пропадом, откуда ему это знать? — в растерянности соображал Долф. — Агентура у него работает исправно».

— Не ты ли силою колдовских чар поджег ночью столь нужную нам повозку? — продолжал монах, возвышая голос. — И не ты ли владеешь ножом, выкованным в кузницах преисподней, ибо нож твой не боится ржавчины и не становится тупым?

«Так, теперь я стал пособником дьявола только потому, что по случайности захватил с собой приличный хлебный нож. Что же дальше?» — размышлял Долф.

Стараясь казаться спокойным, он словно бы пропускал мимо ушей сыпавшиеся на него обвинения. Он не сводил взгляда с монаха, но в самой глубине его души шевелился страх.

— Объявляю тебя еретиком, исчадием ада. Несчастья будут сыпаться на нас до тех пор, пока ты пребываешь в стане крестоносцев, — закончил Ансельм свою обвинительную речь.

В толпе пронесся шум. Николас побледнел. Он не проронил ни слова. В глазах его сверкнула радость. Хвала всевышнему, этот чужеземец с севера, успевший так навредить Николасу в глазах детей, разоблачен. Долф также молчал. Пока еще молчал. Во-первых, он полагал, что ему не одержать в споре верх над священником просто потому, что он не очень хорошо представляет себе, о чем у них тут идет речь. Во-вторых, он понимал, что его молчание вынуждает противника говорить — вполне возможно, тот допустит оплошность, которую можно будет использовать.

Раздались несмелые голоса:

— Рудолф ван Амстелвеен не еретик!

— Он спас моего братишку!

— Рудолф носит на груди икону, я сама видела, как он молится.

Робкие возгласы быстро потонули в общем гомоне, но и этого было достаточно, чтобы Долф собрался с силами.

Значит, не все ребята отвернулись от него.

Эти голоса расслышал и Ансельм. Он желчно усмехнулся и стал обвинять мальчика в более тяжких грехах.

— Ты носишь одежду, которой никто из нас не видывал. Придя к нам, ты говорил на языке, неизвестном никому из живущих на земле. Когда все заболевают, ты остаешься здоров; когда все выбиваются из сил, ты не чувствуешь усталости. Наконец, когда все засыпают, ты потихоньку выбираешься из лагеря и спешишь к потайному месту встречи. Там ты сообщаешься с самим дьяволом и его приспешниками, там ты совершаешь жертвоприношения в честь своего господина — Сатаны! Я выследил тебя, Рудолф ван Амстелвеен, я шел за тобой по пятам и видел зрелище, леденящее душу. Оно слишком чудовищно, чтобы поведать о нем этим безгрешным детям.

Долф тяжело вздохнул. Противник прибегает ко лжи, а ложь — оружие слабых. Ну что ж, он даст хорошую отповедь.

— Дон Ансельм, как я слышал, почтенный настоятель собора в Ротвайле назвал вас отступником и лжесвященником и вы ничего не ответили ему. Почему бы это?

— Стану я отвечать на клевету! — огрызнулся Ансельм, но лицо его выдавало испуг.