Крестоносец. За Гроб Господень

Наконец граф согласился. В сопровождении Теодора, Гуго, Готфрида, Пьера Бартелеми и других он пошел в церковь Святого Петра. Оттуда вывели верующих, однако люди сгрудились возле входа. Их становилось все больше и больше по мере того, как новость ширилась по городу. Подняли напольные камни и лихорадочно обыскали то место, на которое указал пророк. Однако ничего найдено не было. Под насмешки и едкие шутки граф Раймунд покинул церковь Святого Петра. Однако Гуго, Готфрид и Пьер Бартелеми стали копать дальше. Теодор рассказал Элеоноре, что случилось потом. Они уже успели значительно углубиться в почву, когда Пьер спрыгнул в яму в одной рубашке. Постояв на коленях и молча помолившись, он через какое-то время обнаружил в земле камень, вытащил его и, засунув руку в какое-то отверстие, извлек из него наконечник — священное острие священного копья. Он поцеловал его и поднял высоко вверх.

— Знамение! — воскликнул прок. — Такова воля Божья! Господь дает нам свое благословение!

Весть о находке разлетелась по городу. Господь послал знамение! Произошло чудо! Предводители немедленно созвали военный совет и проголосовали за то, чтобы командование всей армией было передано Боэмунду на последующие пятнадцать дней. Адемар распорядился выделить три дня на молитвы, пост, а также на процессии на улицах города, литании, мессы и воззвания к Богу. Отчаяние сменилось восторженной радостью. Франки уверовали в то, что Ангел Смерти оставил их. Армия мобилизовалась и стала готовиться к выходу из города, чтобы навязать Хебоге сражение. Элеонора, будто очнувшись от летаргии, хотела было принять участие в празднествах, однако ей и писцу Симеону не позволили покидать дом. Элеонора не особенно возражала, потому что не хотела быть обузой для остальных. Путь вперед был открыт. Лучше погибнуть в бою, чем умереть медленной смертью.

Элеонора восхищалась хитростью своего брата, однако призналась Теодору, что ее все больше беспокоит перемена в характере Пьера Бартелеми, которому «Армия Господа» стала буквально поклоняться и чуть ли не на руках носить. Он полнился новыми видениями и присвоил себе роль глашатая Всевышнего. Предводители благожелательно приняли священное копье, однако чувствовали определенную ревность из-за того, что его хранителем Господь Бог избрал именно Раймунда. Гуго и Готфрид поняли, что новоявленного пророка следует урезонить. Кое-кому был дан негромкий совет, и на торжественной церемонии священную реликвию официально вручили епископу Адемару. Предводители были удовлетворены в своем тщеславии, однако Боэмунда копье мало интересовало. Словно разъяренный лев, метался он по городу, собирая армию на предстоящую битву. Франков оставалось двадцать пять тысяч, однако лошадей, пригодных для битвы, было всего лишь триста. Тем не менее Боэмунд решил рискнуть и применить ту же тактику, которую он использовал в сражении с Ридваном из Алеппо. Было организовано пять отрядов. Рыцарей, лишившихся коней, сгруппировали в пять плотных пеших фаланг. Им подробно рассказали о боевой тактике турок, уделив особое внимание необходимости держать сомкнутый строй, и строго приказали неукоснительно выполнять распоряжения своих командиров. Сначала Элеонора никак не могла понять, почему Боэмунд, коротко стриженный, с пылающим взором голубых глаз, стал постоянным гостем в их доме на Ладанной улице. Еще более удивительным было то, что он привозил с собой всяческие дорогие лакомства и корзины с хлебом. В доме была своя конюшня, и в нее привели трех довольно упитанных коней, которых ежедневно кормили наилучшим образом. Элеонора заметила также, что она, Теодор и Симеон стали основными потребителями привозимой пищи, которая подавалась к столу подальше от завидущих глаз, когда становилось темно. В День рождества святого Иоанна Крестителя Боэмунд, облаченный в заляпанный и несвежий кожаный камзол, темно-синие гетры и поношенные сапоги, приехал к ним, чтобы разделить вечернюю трапезу, и стал громко распространяться о том, что святой Иоанн — его покровитель и что он хочет отметить его рождество. Он шумно ввалился в дом, пожал руку Готфриду и Гуго, похлопал по плечу Симеона. Потом он крепко сжал в своих свирепых объятьях Элеонору, оторвав от пола и уколов своим щетинистым подбородком. Затем резко отпустил ее и смахнул с шеи капли пота.

— Видит Бог, люблю, когда подо мной извивается женщина, только не говорите об этом епископу! — И, широко расставив руки, Боэмунд затрясся от смеха, довольный собственной шуткой. Потом он плюхнулся на подушки и жестом подозвал остальных к себе.

Его огромные руки разломили пресный хлеб, толстые пальцы нашарили оливы в миске, а большие белые зубы вгрызлись в мясо тушеной перепелки. Время от времени он отхлебывал вино из бокала и давал его Симеону, чтобы тот снова наполнил его. Он рыгнул, подмигнул Элеоноре, потом облизал пальцы, наклонился через стол и поблагодарил ее за то, что она помогла в деле с башнями-близнецами.

— А Фируз? — спросила Элеонора.

— Он мертв. — Боэмунд состроил скорбную гримасу. — Был убит по ошибке во время первого штурма.