Около 1056 года Лиетберт, епископ Камбре, и его спутники заплатили такой огромный выкуп на Кипре, что смогли добраться только до Лаодикеи. Там они повстречали епископа Ланского Хелинанда, возвращавшегося из Святой Земли, который поведал им об опасностях, подстерегавших путешественников на пути в Иерусалим После этого устрашенные паломники решили пуститься в обратный путь В другой раз Геральд, аббат Сен-Флоран-Ле-Сомюр, был схвачен сарацинами недалеко от Иерусалима, подвергнут пыткам и убит По крайней мере, неудавшееся паломничество Лиетберта побудило папу Римского Виктора II, встретившего фламандских путников по их возвращении, написать византийской императрице Феодоре с просьбой положить конец поборам, взыскиваемым византийскими стражниками с паломников. Это было единственное, что он мог сделать в данной ситуации.
Однако паломничества в Святую Землю продолжались, ничто не могло отвратить взор христиан от родины Евангелия, где сам Спаситель принял человеческий облик Паломничества нашего времени, хотя они в последние годы и собирают гораздо большие толпы, чем 50 или даже 20 лет назад, могут дать лишь слабое представление об энтузиазме, который они вызывали у средневекового христианина Палестинская земля была ему особенно, по-родственному близка С самого детства он всем сердцем и душой впитывал Священное Писание и знал наизусть каждое имя и основные события, начиная с колодца Св. Иакова и заканчивая путешествием Св. Павла. Псалмы, клятвы, литургия, определявшие его повседневную жизнь, течение года и бытия — все это напоминало ему о Святых местах.
Паломничество само по себе было неотъемлемой частью христианской жизни его корни уходят вглубь христианских и даже древнееврейских традиций. Но никогда оно не играло такой важной роли, как в средние века — за исключением, быть может, нашего времени, когда французские студенты тысячами стекаются в Шартр, а иностранцы — в Лурд и Фатиму. Однако для христиан паломничество не было ритуальным актом, как для мусульман, и даже не упоминалось в литургии. Но в нем очень ярко выражен сам смысл христианской веры — переход от преобразующей Пасхи, связанный с жизненной сущностью христианина, к другой жизни, отрешение от самого себя, чтобы следовать за кем-нибудь другим. Удивительно, но эти принципы привели в эпоху христианской цивилизации к обновлению географии западного мира, выражавшегося в прокладке дорог и строительстве церквей на перекрестках. К вышесказанному можно добавить и принцип покаяния, искупления, правда, игравший второстепенную роль: например, ужасный граф анжуйский Фульк Нерра в качестве покаяния должен был два раза совершить паломничество в Иерусалим.
И, наконец, упомянем об одной психологической особенности средневекового человека — потребности в осязаемых истинах, которые можно увидеть и потрогать руками. «Я — тот, кто видел все собственными глазами», — так представляется составитель сказания о паломничестве Св. Виллибальда, который посетил Палестину в VIII в. Можно сотнями перечислять тексты, где прослеживается эта специфическая черта феодального общества, неразрывно связанного с осязаемой реальностью религиозных истин. Эта черта — выражение ментальности средневекового человека, сформированной под влиянием Евангелия и практики таинств — осязаемых знаков незримой реальности. На паломничество также повлиял и дословный перевод совета, который Христос давал исцеленным им людям и своим последователям: «Поднимись и иди»; в средние века его переводили как «Иди и прими твой крест». Понятно, что человек, воспитанный в таком духе, неизбежно начинал претворять на практике воспринятую им идею. Он не мог оставаться пассивным, в особенности, если он занимался созерцанием (заметим, что все великие созерцатели были людьми деятельными, как Св. Бернард или великие мистики, и удивительно практичными, как, например, Св. Тереза Авильская).
Сам культ реликвий, неотделимый от христианской традиции, происходит, по большей части, из потребности видеть и касаться; понятно, что он без труда укоренился повсюду, ибо в эту эпоху любая сделка выражалась в конкретном жесте: передача во владение домена происходила посредством traditio, вручения кома земли или пучка соломы, которые символически обозначали весь земельный участок; покупка на рынке закреплялась рукопожатием и т. д. Исследователи довольно часто поднимали вопрос об идее крестового похода, но ничто так мало не походит на идею или идеологию, как это движение разбуженного Запада к Святой Земле, куда его влекла возможность узреть самую настоящую реальность: Святые места, где жил сам Господь. Как писал Гвиберт Ножанский, крестоносец бросился на завоевание земного Иерусалима только потому, что он являлся для него отражением небесного града.
Для феодальной эпохи, когда всякие права и обязанности, отношения между людьми строились на основе фьефа, конкретного владения, вполне нормальным было рассматривать землю Господа как общий фьеф христиан; и обратное было несправедливостью.