Крестоносцы

Быть может, самым удивительным примером такого страстного характера является Ричард Львиное Сердце, который во время осады Акры еще раз продемонстрировал свою невероятную отвагу (арабские хроники писали, что он возвращался с поля битвы весь утыканный стрелами «как еж иглами»), а также и способность к актам дикости, как кровавым, так и неожиданным после сдачи города он единым махом приказал перерезать 20 августа 1191 г. около трех тысяч пленников, поскольку, по его мнению, противник слишком медленно выполнял условия капитуляции Саладин ответил тем же, приказав во время следующей кампании убивать всех франков, взятых в плен, что придало крестовому походу черты беспощадной войны, хотя до этого он, напротив, был отмечен почти братскими отношениями между франками и мусульманами, иногда способными нас удивить.

«Своеобразная дружба, — писал арабский хронист, — связывала два лагеря (во время осады Акры 1189–1191 гг). Когда заканчивали сражаться, завязывалась беседа и долгие визиты заканчивались танцами или песнями в компании, час же спустя вновь начинался бой».

Вспышки же бесполезной жестокости почти всегда были деянием только что прибывших крестоносцев, не знакомых еще ни с уважением к противнику, ни со сдержанностью в бою, необходимой крестоносцам при их численном меньшинстве в Сирии. Без сомнения, самым характерным примером будет последний акт крестового похода и конец латинских королевств.

В 1291 г. франкское господство только чудом удерживалось на Востоке, где один город Акра продолжал сопротивляться натиску мамлюков. Двумя годами раньше гордый град Триполи, одно из самых процветавших латинских государств, был осажден армиями султана Калауна и взят штурмом 26 апреля 1289 г. Тогда развернулась ужасная бойня, о которой хронист Абуль-Фида повествует в следующих выражениях:

«Жители бросились к порту, но лишь немногие (из них) смогли отчалить; большинство же мужчин было убито, женщины и дети уведены в рабство. Когда закончили убивать, то срыли город до основания; около города был островок, где высилась церковь Св. Фомы. Там и укрылась огромная толпа. Мусульмане кинулись в море на лошадях или же добрались до острова вплавь. Все люди, кто там укрылся, были перерезаны. Я сам некоторое время находился на этом островке и нашел его заваленным разлагавшимися телами; было невозможно пребывать там из-за зловония».

Потеря Триполи при таких обстоятельствах заставила Запад оцепенеть от ужаса. Два года спустя банда крестоносцев, почти полностью состоявшая из итальянцев, высадилась в Акре, но сразу же помощь, которую они могли оказать, была сведена на нет глупейшим актом дикости, в тех обстоятельствах ставшим абсолютно неполитичным. Эти крестоносцы, сгоравшие от желания вступить в бой набросились на мусульман, которые имели обыкновение посещать рынки Акры и без повода перебили их: «Когда эти люди были в Акре, — писал Жерар Монреальский, — перемирие, которое король заключил с султаном, хорошо поддерживалось обими сторонами, и бедные простые сарацины вошли в Акру и принесли на продажу свое добро, как они уже делали. Волею Дьявола, который охотно изыскивает дурные дела среди добрых людей, произошло так, что эти крестоносцы, которые прибыли, чтобы творить добро и ради своей души, на помощь городу Акре, способствовали его уничтожению, ибо они промчались по земле Акры и предали мечу всех бедных крестьян, которые несли на продажу в Акру свое добро, пшеницу и прочие вещи, и которые были сарацинами из обнесенных изгородями хижин Акры; и точно так же убили многих сирийцев, которые носили бороды, и которых убили за их бороды, принимая за сарацин; каковое дело было очень скверным поступком, и это стало причиной взятия Акры сарацинами, как вы услышите»²¹

.

Действительно, мы увидим, что эта глупая и вероломная — поскольку она противоречила условиям перемирия — резня привела к падению последнего христианского города на Востоке.

Для моралистов, наверно, истинным удовольствием было бы созерцать эти акты варварства, которые почти всегда приводили к самым гибельным катастрофам для латинских королевств. Все это варварство прослеживается в поступках и деяниях одного персонажа, бывшего настоящим олицетворением всей грубости и жестокости этого времени — Рено де Шатийона.

Среди крестоносцев этот человек представлял тип авантюриста, готового на все, которого можно найти в армиях всего мира в любую эпоху, который, кажется, был рожден, чтобы сражаться, неспособный ни на что другое, кроме как грабить и резать. Вместе с тем этот прекрасно сложенный солдафон, способный на акты несомненного героизма, без всякого труда получал притягательную власть над женщинами, которую его жестокость только усиливала и обеспечила ему самый невероятный успех — ибо этот мелкий, нищий рыцарь (уроженец Шатийон-сюр-Луен, он, вероятно, будучи младшим отпрыском в семье, не владел ничем в этой области) в буквальном смысле очаровал княгиню Антиохийскую Констанцию, вдову Раймунда де Пуатье.