Крестоносцы. Полная история

Балдуин подарил Сигурду щепку от Креста Господня, и юноша обещал отвезти ее домой и поместить у гробницы святого Олава, легендарного норвежского короля, крестившего некогда языческое королевство. (Через несколько десятилетий после этого Олава канонизировали — несмотря на то, что жизнь его была исполнена буйного насилия и окончилась в 1030 году смертью от рук его же подданных[283].) Согласившись, что Олав тем не менее заслуживает этой почести — обломка святейшей реликвии подлунного мира, два христианских короля решили, что теперь они просто обязаны отправиться на север и осадить Сидон.

К моменту появления на Востоке Сигурда государства крестоносцев значительно выросли. Иерусалимское королевство вобрало в себя почти все побережье от Яффы до Акры — красивого и надежно укрепленного портового города, который крестоносцы захватили в 1104 году. Расположенное к северу от Иерусалима новое графство Триполи — и далее княжество Антиохийское — господствовали почти над всеми крупными населенными пунктами от Бейрута до Александретты. А вот города Тир и Сидон, расположенные между Иерусалимом и Триполи, упорно сопротивлялись. Сигурда с его военным флотом и многотысячной дружиной как раз и не хватало латинянам, чтобы подчинить себе один из этих городов — а если повезет, то и оба.

Как пишет историк из Дамаска Ибн аль-Каланиси, осада Сидона началась 19 октября 1110 года и длилась сорок семь дней. Шестьдесят ладей Сигурда, «полные воинов», блокировали город. Сила норвежцев была так велика, что египетский флот, стоявший в 36 километрах в порту Тира, не рискнул идти на север и прорывать блокаду[284]. Тем временем Балдуин готовился штурмовать стены Сидона с суши. Горожане пытались отпугнуть осаждающих камнями, которые они бросали вручную и из катапульт. Инженеры армии латинян принялись строить штурмовую башню, которая передвигалась на прикрепленных к основанию шкивах, «закрыв [ее] виноградными лозами, циновками и сырыми шкурами волов»^{74} для защиты от зажигательных снарядов и греческого огня[285].

Когда башня была готова, ее подтащили к стенам Сидона; теперь с ее верхнего этажа солдаты могли обстреливать из арбалетов улицы города. Ибн аль-Каланиси пишет, что франки держали на башне запасы воды и уксуса для тушения огня. Альберт Аахенский слыхал, что граждане Сидона пытались сделать подкоп под башню, но их план был раскрыт и сорван. В конце концов защитники города решили, что с них достаточно, и 4 декабря Сидон сдался королю Балдуину. Городской гарнизон, получив гарантии безопасности, покинул город. Всем мусульманам, кто того хотел, тоже разрешили беспрепятственно уйти в Дамаск. Оставшихся Балдуин обложил данью в двадцать тысяч динаров, чем, по словам Ибн аль-Каланиси, «обрек их на нищету»[286]. Снорри Стурулсон, как всегда, упоминает, что дружина Сигурда взяла много добычи[287]. За время своего путешествия норвежцы награбили столько добра, что, демонстрируя свои победы, увешали драгоценными вещицами даже паруса драккаров, ослепительно сверкавшие на солнце.

Поклонившись иерусалимским святыням и приложив руку ко взятию Сидона, Сигурд счел свою миссию оконченной и покинул королевство крестоносцев. Отчалив из Акры, он ненадолго остановился на принадлежавшем Византии Кипре, а затем, в 1111 году, следуя вдоль берега западной Малой Азии, добрался до Константинополя. Приближаясь к «Миклагарду», пишет Снорри, драккары шли таким ровным строем, что «выглядели как одна сплошная стена»[288].

Алексей Комнин, по своему обыкновению, встретил гостей с распростертыми объятиями, хотя крестоносцами тут были сыты по горло: в 1107–1108 годах, пока Сигурд терзал Галисию, заклятый враг императора Боэмунд двинулся на Иллирию, балканскую провинцию Византии, объявив вторжение крестовым походом. (В армии Боэмунда, набранной во Франции, Англии, Италии, Германии и так далее, был как минимум один норвежец, которого звали Хамундр из Ватнсфьорда.) Однако в тот раз победа оказалась на стороне Алексея. Потерпев тяжкое поражение при Диррахии, Боэмунд вынужден был подписать договор, по условиям которого он признавал себя вассалом императора и обещал признать право Византии на Антиохию. Анна Комнина, торжествуя, записала самоуничижительные слова Боэмунда. «Раскаявшись, подобно объятому ужасом рыболову, я вновь обрел разум, — якобы сказал он, — и чуть ли не стал благоразумнее благодаря твоему копью… Я выступлю с оружием в руках против любого противника твоего владычества, вне зависимости от того, будет ли поднявший на тебя руку христианского рода или же врагом нашей веры, из числа тех, кого мы называем язычниками»^{75}. Это была катастрофа, от которой Боэмунд уже не оправится. Через полгода после подписания договора в Деволе хитрый старый нормандец скончается в Ломбардии.