Крестоносцы поневоле

– Да о каких разбойниках? Что вы, добрые люди. Разбойники – это когда оберут и живота лишат случайные людишки, из-за дерева, да ночью. А фон Геррау и братья Торчеты – рыцари, на своих землях хозяева. Вы, видно, по императорскому шляху ехали, вдоль Эльбы, Майнца, Рейна. А если напрямки, тогда вы не с имперской мытней будете дело иметь, а с уездными суверенами. Решит Геррау, что мыт за ваш проезд – все ваше имущество, значит, так тому и быть!

Костя почесал голову, а Горовой, до которого смысл сказанного дошел чуть погодя, восхищенно крякнул:

– Эва оно как тут, понимаешь. – Казак закрутил ус. – Значит, ежели я замкам и землям хозяином стану, то могу скоко хош с проезжих драть?

Монах пристально глянул на подъесаула, отчего тот смутился.

– Ну, если ваш сюзерен не имеет ничего против, то да. Только сколько народу захочет тогда через ваши земли ездить?

Костя и Тимофей допили пиво. Осечка с незнанием местных юридических основ чуть не выдала их с потрохами. Оба они, не сговариваясь, решили помалкивать. Отец Джьякетто еще немного пораспространялся на общехристианские темы, но, увидев, что жертвования на храм не дождаться, вздохнул, попрощался и отправился к столикам коробейников.

…Спустя час после того, как «полочан» покинул словоохотливый монах, к столику русичей подошел хозяин гостиного двора.

– Не соблаговолят ли добрые путники уступить свою комнату приехавшим благородным господам и удовольствоваться сеновалом? – Хозяин выглядел немного не в своей тарелке, но практически не сомневался в согласии.

Как бы то ни было, воины ли, или ремесленники сидели перед ним, но во дворе находилась кавалькада благородных господ. А то, что простолюдины всегда уступят свое место благородным, даже не подлежало обсуждению. На крайний случай, всегда можно натравить прибывшего рыцаря или его оруженосцев на мирных ремесленников или даже, как сейчас, на больного с вооруженными слугами. Будь габариты слуг – а хозяин воспринимал Костю, Захара и Горового именно за прислугу, – будь габариты слуг не такими внушительными, хозяин просто бы приказал своим подручным выкинуть их вещи в сарай и освободить комнату.

Костя продолжал поедать вареную свеклу. Они только дождались второй миски с местным дежурным блюдом, после того как содержимому первой посудины был нанесен непоправимый урон словоохотливым монахом.

Хозяин нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Я вот не поняу, шо ен хоча? – Казак с вожделением посматривал на жареную телячью лопатку на соседнем столе, но крепился. Пост и гонка по буеракам – а на другое определение местные дороги не могли претендовать – сильно подорвали психологическое состояние Горового. Подъесаул стал вспыльчив и легко раздражался.

– Да вот, Тимофей Михайлович говорит, чтобы мы собрали вещи и освободили помещение. Там какие-то благородные пожаловали. Так им, видимо, одной комнаты маловато.

Казак обернулся к стоящему у стола хозяину и выдал длинную, но очень емкую тираду на родном языке. Костя даже заслушался. Столько непередаваемого фольклора и утраченного колорита было в этих скупых, чисто мужских выражениях! Он начал понимать Даля, стремившегося запечатлеть для истории все слова и выражения великого и могучего.

Малышев не переводил. При переводе на немецкий даже короткая и емкая фраза сразу бы превратилась в длинную, перегруженную деепричастиями и глаголами в повелительном наклонении речь, что привело бы к потере эмоциональной нагрузки. А создать аналог неродными словами он бы не смог. Потому Костя откинулся на лавке и стал ждать продолжения.

Хозяин если и не уловил оттенки и точные формулировки, то смысл ответа понял сразу. Он немного спал с лица. Конфликта не хотелось. Несколькими фразами он расписал прелести своего сеновала, даже пообещал скостить плату за ночлег. На это Горовой только фыркнул.

Немец развел руками. Он испробовал все, что можно. Если эти заносчивые мужланы забыли, кто они есть, то пусть сами разбираются со свитой господ.

Через двадцать секунд в зал ворвались трое одетых в полные кольчуги воинов. Поверх броней они были облачены в короткие зеленые плащи, в руках у всех были мечи в ножнах.

Горовой небрежно пододвинул саблю на колено, Костя поправил меч. Будто случайно его рука сдвинула плащ, открывая рукоятку револьвера. Трое в доспехах – это перебор даже для казака.

– Оба-на, да то ж Грицько! – внезапно расцвел Горовой.

Костя присмотрелся. И точно! Один из тех воинов, что ворвались в зал, был ему знаком. Он был телохранителем Кондрата Будимировича в его первое появление у новгородцев.

Казак вылез из-за стола и пошел навстречу киевлянам.

– Хлопцы? Шо тут робите? – Разговор велся на той смеси украинского и русского языков, которую тут не понимал никто, кроме самих говоривших и молчащего Малышева.

Дружинники замялись. Пыл, с которым они ворвались в зал, куда-то улетучился. Грицько был, по-видимому, за старшего. Двое остальных отступили и поглядывали на товарища, ожидая приказаний. Тот же явно опешил от такой встречи. За секунду на его лице отразились различные переживания. Потом киевлянин заметил Малышева. Грицько напрягся.