Крестоносцы поневоле

– Я забыл сон, покой и умиротворение! Каждый момент, когда я не вижу вас, для меня полон мук и терзаний! Я готов быть возле ваших ног, быть рабом вашим, вашей тенью! Только бы быть рядом с вами, прекраснейшая из смертных!

Разговор велся на русском языке, которого не должен был знать итальянец, но которым владели и баронесса, и Малышев. Тон, однако же, был достаточно прозрачен, и деликатный Валиаджи попробовал встать из-за стола. И встал бы, если бы не маленькая, но крепкая ручка баронессы. После признаний жонглера юная ломбардка еще более вскинула голову и закусила губы. От этого ли, или от мужского наряда, сидевшего на ней все-таки мешковато, Иоланта стала похожа на готовящегося к схватке боевого петушка.

Пока Костя вздыхал, подбирая слова для следующей тирады, красавица гневно ответила:

– Странно мне слышать от вас такие речи, любезный Свен! Выгадать время, в которое девушка не может ответить на ТАКОЕ так, как ей подобает, когда за нее некому заступиться и защитить ее честь! Вы, кто обязался быть мне опорой и обороной, подступаетесь ко мне с такими речами! – Она, уже не сдерживаясь, ударила кулачком по столу. – Чего вы ждете после таких слов? Что я, урожденная… благородный… – Она запуталась. – A-a! Что я, баронесса, кинусь на шею какому-то безродному купцу без гроша в кармане? Иностранцу? Или дам вам другое подтверждение любви? Как же вам не стыдно подступать к девушке с такими предложениями в момент, когда она не может вам достойно ответить? Стыд вам! А еще христианин!

Она замолкла, и слова, подобранные Костей, замерли у него на языке. Все стало предельно ясно. Никаких полунамеков и экивоков. За «какого-то»? Малышев почувствовал, что начинает краснеть. Он поднялся:

– Что ж! Не сказать я не мог. Прошу меня простить за дерзкие мысли. – Русич поклонился. – Я действительно недостоин! Забудьте, попробуйте забыть все то, что я сейчас сказал. В свою очередь, я также попытаюсь это сделать.

Костя еще помялся, исподлобья кидая затравленные взгляды на вытянувшуюся в струнку баронессу. Валиаджи старательно делал вид, что все, что его интересует, так это хвостик карпа. Наконец Малышев вздохнул, поклонился и пошел к своему столу.

Баронесса еще посидела с десяток минут и упорхнула наверх в комнаты. За ней ушли Валиаджи и присматривавший за ним Горовой.

В зале за столом остались только Захар и Костя. Последний молчал с того самого момента, как вернулся от угла, занимаемого баронессой.

– Ну как? – поинтересовался для проформы сибиряк. Даже ему, с его небольшим опытом, было понятно, что поход Малышева закончился плачевно, но надо же было как-то поддерживать беседу. – Как сходил?

Костя поднял отсутствующий взгляд на Пригодько, все так же молча нашарил на столе кринку с пивом и налил себе полный кубок.

– Как сходил-то? – настаивал упрямый красноармеец. Ему не важен был ответ. Главное – разговорить замкнувшегося фотографа, а там, может, и успокоятся нервишки-то. А то вон какой бледный сидит.

Малышев выпил пиво, снова налил, снова выпил, пододвинул к себе кубок Пригодько, налил тому.

– Пить будешь? – внезапно хрипло спросил неудавшийся ухажер.

– Чего?

Костя, продолжавший с завидной скоростью опустошать кувшины с пивом, поднял на Пригодько ставший уже мутноватым взор.

– Спра-а-ашиваю, пить будешь? Или я один тут все выпью?

Захар понял.

– A-a. Ну, ясен пень, буду! Что же ты, в одиночку лакать будешь? – Он чокнулся с начинавшим снова обретать нормальный вид Малышевым. – На что ж друзья-то? Коли в такую минуту и выпить не с кем?

Костя кивнул. Как бы там ни было, а жизнь не должна стоять на месте. Выдумал невесть что, теперь вот мордой в говно. А ведь и заслужил! Ну, ничего! Все проходит, и это пройдет.

С такой позитивной и жизнеутверждающей мыслью он подозвал слугу и заказал еще пару кувшинов зимнего пива. Спешить ему было некуда, да и жалеть некого. А вот выпить было с кем. И то хорошо…

8

От Бамберга началась та часть их пути, которая пролегала вдоль реки Майн. Снова потянулись оживленные берега. Ранняя весна пришла и сюда. Зеленели рощи и поля, щебетали птахи, по ночам стрекотали цикады и квакали жабы.

Идиллическую картинку средневековой Германии немного портили покосившиеся деревни и неухоженные замки. Прошлой весной здесь проходили войска Генриха IV, укрощая непокорных феодалов. Многие крестьяне тех земель, хозяева которых подняли мятеж, не дожили до весны, разоренные конфискациями в пользу императора и его бравых вояк. Победители забирали редких коров, выгребали последний ячмень и семенную пшеницу из закромов сел, находившихся на мятежных территориях. Так всегда – за свои права борется господин, а страдают его подданные, будь то ополчение с косами, вышедшее против закованных в броню дружин, или распухшие с голоду пейзане, варившие похлебки из соломы с крыш и кожаных поясов.