Крестоносцы поневоле

Едва посвящаемый ступил на ковер, умолкли крики воинов, шум простонародья и пение мальчиков церковного хора. В наступившей тишине он, как и учили, поклонился собравшимся священнослужителям, затем – сидевшей княжне, потом – стоявшим особняком рыцарям. После чего к нему подбежал Малышев. С помощью новоиспеченного оруженосца и под присмотром Армульдо Горовой облачился в свои доспехи, подпоясался. После этого ковер покинули все, кроме самого посвящаемого и кардинала Гвидорно.

Казака слегка трясло. Такое случалось и раньше, когда ему вручали первый крест на плацу перед всем полком. Вручал светлейший князь в окружении генералов и незнакомых полковников. Тогда храбрый казак чуть не грохнулся в обморок. В похожем состоянии он был и сейчас. Преодолев начинавшееся заикание, Тимофей медленно опустился на колени, осенив себя крестом на латинский (католический) манер – с этим здесь было строго. Отстаивать обычаи православия Горовой не решился, здраво рассудив, что Богу, в общем-то, все равно, как христианин будет креститься. Под взглядом кардинала он начал выговаривать слова клятвы. Малознакомые слова чужой речи, слетая с языка, причудливым образом трансформировали окружающую Тимофея действительность, вызывая в мозгу бравого казака воспоминания о дне встречи с августейшим членом царской семьи. Лицо кардинала в глазах подъесаула стало расплываться, приобретая черты сиятельного князя. Почувствовав, что начинает «млеть», казак усилием воли постарался сосредоточиться на словах клятвы, четко и громко выговаривая заученные слова.

– Что бормочет-то? – Малышева, после того как его роль была выполнена, оттеснили к остальным «полочанам», и ему было плохо слышно, что говорит Горовой. Он понимал отдельные слова, но смысл предложений в целом не улавливал, несмотря на то что клятву Тимофей произносил на немецком языке.

Улугбек Карлович тихонько ответил:

– Да так… Клянется защищать веру, не щадя жизни. Быть опорой вдов, заступником сирот и спасителем угнетенных…

Костя усмехнулся:

– Ну, прям комсомол, мать его!

На него зашикали стоявшие рядом монахи, а один из стражников даже недвусмысленно положил руку на рукоять меча, и русич понял, что смешки и отпускание реплик во время торжественных мероприятий здесь не приветствуются.

Горовой меж тем закончил с клятвой и склонил голову. Кардинал кивнул. Из-за его спины молодой послушник поднес блюдо, на котором лежали аккуратно разложенные регалии будущего защитника обездоленных: золоченые шпоры, перевязь и меч. Второй послушник поднес чашу со святой водой.

Под вновь зазвучавшие церковные пения Гвидорно медленно прочел слова молитвы, после чего обмакнул пальцы в святую воду и начертал знак креста на рукояти меча, шпорах и перевязи. Древняя латынь звучала торжественно… Малышев, редко посещавший церковь, буквально кожей ощутил, как от незнакомых ритмов фраз, произнесенных этим небольшим священником в красной мантии, у него в груди заворочалось что-то давно забытое, а по спине как будто полилась теплая вода. Как в детстве… Что-то мягкое и нежное защемило в сердце. Захотелось смеяться, как после удачного косячка. Против воли, нарушая торжественность ситуации, он заулыбался, но вскоре заметил, что практически все кругом тоже не могут сдержать умильных улыбок. Будто не на коленопреклоненного воина смотрят, а на двухмесячное дитя.

– Благодать… – шепнул сбоку Захар. Костя растерянно кивнул. Именно то слово.

От кардинала, от Горового, от часовни буквально струились потоки мягкой энергии, наполняя душу радостью и миром. Очень хотелось подпеть певчим, выводящим торжественный и красивый псалом, но Малышев не знал ни единого слова из этой молитвы.

«Надо будет выучить… И в церковь, костел то есть, почаще ходить», – мелькнула здравая мысль.

Он перекрестился….

Кардинал отдал благословленный меч коленопреклоненному казаку и торжественно повязал перевязь на его шее, как символ его будущей службы богоугодным делам и интересам церкви. После чего прочитал над ним молитву и дал свое благословение.

Теперь настала очередь княжны. В своем самом лучшем платье из красного бархата с золотым шитьем, увитая нитями драгоценного жемчуга и каменьями, она казалась настоящей императрицей. Торжественно приняв из рук все еще стоящего на коленях Горового его же меч, она выслушала слова новой присяги. На ломаной латыни, заученной от Армульдо, казак клялся быть верным рыцарству и своему сеньору, то есть – сеньоре, чтить ее интересы как свои, защищать ее жизнь, добро и земли, не щадя ни себя, ни своего имущества.

С милостивой улыбкой Адельгейда подняла меч. Может, потому, что для хрупкой женщины это было слишком тяжелое оружие, а может, кардинал решил придать вес словам разведенной царственной особы, но, подступив сбоку, Гвидорно положил свои руки поверх рук княжны, обхватив рукоять меча совместно с Адельгейдой. Та благодарно кивнула.