В 70 – 80-е годы изучение народничества вновь (не столь жестко, как при Сталине) искусственно задерживалось, наталкиваясь на цензурные ограничения. Издательства неохотно принимали к печати литературу по народнической тематике, причем требовали даже изымать самый термин «народничество» из названий книг, заменяя «народников» «разночинцами», «революционными демократами» и просто «революционерами»[62]
. В отличие от 1929 – 1931 гг., когда научная общественность страны отмечала изобилием публикаций 50-летний юбилей «Народной воли», в 1979 – 1981 гг. 100-летие этой героической партии все учреждения из мира науки и прессы (кроме Саратовского университета)[63] обошли молчанием, хотя, например, в 1980 г. они шумно отметили 250 лет со дня рождения царского генералиссимуса А.В. Суворова. А ведь то было время Советской власти, когда, как нельзя более, почиталось все революционное!В оценке народничества 70-х годов и, особенно, «Народной воли» с ее пугающим все и всякие власти терроризмом укоренялся санкционированный «сверху» взгляд С.С. Волка. Согласована с этим взглядом даже творческая, претендующая на преодоление официозных стереотипов книга И.К. Пантина, Е.Г. Плимака и В.Г. Хороса. Идеология «Народной воли» здесь представлена «смутной», «примитивной», а деятельность ее – «тупиковой»[64]
.Тем не менее, и в 70 – 80-х годах выходила литература с непредвзятыми, научно сбалансированными оценками революционного народничества, – главным образом биографическая. Таковы книги А.А. Демченко о Н.Г. Чернышевском, Н.М. Пирумовой о А.И. Герцене и М.А. Бакунине, Б.С. Итенберга и В.Ф. Антонова о П.Л. Лаврове, Б.М. Шахматова о П.Н. Ткачеве, Э.С. Виленской о Н.К. Михайловском. Увидели свет биографии П.А. Кропоткина, Н.А. Морозова, Г.А. Лопатина, А.Д. Михайлова, М.Ф. Фроленко, Н.И. Кибальчича, П.И. Войноральского, А.В. Якимовой, С.Н. Халтурина, А.И. Ульянова, Н.К. Судзиловского-Русселя, замечательный труд Е.А. Таратута о С.М. Степняке-Кравчинском[65]
. Должное место уделено народничеству в коллективной монографии о второй революционной ситуации в России (отв. ред. Б.С. Итенберг)[66].После распада СССР наши историки уже не проявляют былого интереса к народничеству, как и вообще к революционному движению. Приятных исключений – что называется, раз-два и обчелся[67]
. Зато в посткоммунистической публицистике (даже на страницах солидных изданий) народники стали обиходной мишенью для нападок, похожих на те, которым они подвергались со стороны их карателей, царских палачей. Впрочем, сегодняшние критики народничества идут еще дальше прежних. Показателен вывод бывшего историка КПСС Л.Н. Краснопевцева «о фактическом прочном союзе и постоянной взаимной (?? –Дискуссионный характер носит и зарубежное народниковедение. В нем издавна и доныне противоборствуют, как это было у нас до 1917 г., различные концепции: условно говоря, – консервативная, умеренно-либеральная, радикально-демократическая, марксистская.
В первое время (с конца 1870-х годов) до 1917 г. иностранные авторы писали о русском народничестве более в публицистическом, чем в исследовательском плане. Консервативные публицисты, вроде англичанина Д. Гопкинса и немца К.Н. фон Гербель-Эрмбаха (псевдоним Николай Карлович)[69]
, подхватили и пытались развить традицию царских охранителей, т.е. идею национального отщепенства, социальной немочи, политической вздорности и нравственной ущербности русских революционеров. Напротив, радикалы возвеличивали героев «Народной воли» как передовых людей своего времени, выполнявших исторически назревшую и справедливую задачу свержения царизма, хотя не все в условиях и способах их действий понимали и одобряли. С таких позиций выступали, например, американцы Э. Нобль[70] и, особенно, Джордж Кеннан – автор знаменитой книги «Сибирь и ссылка»[71]. Однако преобладающим в зарубежной литературе о русском народничестве было до 1917 г. не консервативное и не радикальное, а либеральное (умеренного толка) направление.