Крестоносцы социализма

С 60-х годов разночинная интеллигенция в России росла, оттесняя дворян, тем быстрее, что составляли ее не только образованные «люди разного чина и звания» из духовенства, купцов, мещан, отчасти крестьян, но и выходцы из обедневшего, деклассированного дворянства. Если к началу 60-х годов Россия имела примерно 20 тыс. лиц с высшим образованием, то к концу века российские вузы подготовили еще до 85 тыс. специалистов[243]. С ростом числа студентов (за 1869 – 1882 гг. – на 67%)[244] удельный вес дворян среди них сокращался: за 1855 – 1875 гг. – с 65,3% до 43,1%[245]. В 1876 – 1877 учебном году только в двух из восьми российских университетов (в Петербургском и Киевском) дворяне составляли большинство студентов (зато в Казанском университете – лишь треть, в Новороссийском – четверть)[246].

Разночинная молодежь – эта, по словам современника, «поднимающаяся кверху часть народа, имеющая в нем свои корни»[247], – чутко реагировала на бедствия народных масс. Крестьяне страдали тогда от безземелья, поборов и повинностей. Земля в 70-е годы распределялась так, что на одно помещичье хозяйство приходилось в среднем по стране 4.666 десятин, на крестьянское – 5,2 десятины, причем сумма налогов с крестьян больше чем вдвое превышала доходность крестьянских хозяйств[248]. Реформа 1861 г. не дала крестьянам хотя бы в минимальном достатке ни земли, ни воли[249]. Извечная социальная война между крестьянами и помещиками продолжалась.

Тем временем в условиях растущего капитализма началась новая социальная война – рабочих против капиталистов. Тяготы положения рабочих усугублялись тем, что над ними, как и над крестьянами, довлели (помимо капиталистических форм эксплуатации) нетерпимые пережитки феодализма: политическое бесправие, отсутствие трудового законодательства, самоуправство хозяев, повседневные издательства, вплоть до телесных наказаний, и пр. Достаточно сказать, что рабочий день в промышленности до 1897 г. не нормировался и, как правило, составлял 13 – 15 часов, но доходил и до 18-ти[250].

Разночинцы знали всю глубину народных бедствий и по личным наблюдениям, и по впечатлениям из разоблачительной литературы – такой, как стихотворения Н.А. Некрасова, очерки Ф.П. Скалдина, статистические выкладки Ю.Э. Янсона и, особенно, «Положение рабочего класса в России» В.В. Берви-Флеровского. Книга Флеровского, доказавшая фактами и цифрами, что эксплуатация трудящихся (и рабочих, и крестьян) в пореформенной России «производит смертность, какую не в состоянии производить ни чума, ни холера»[251], – эта книга была воспринята разночинцами как «зов на помощь» народу и подтолкнула их к революционным выводам[252].

Идея «долга народа», которая не была чуждой и радикалам 40-х годов[253], в 60-е и, особенно, в 70-е годы становится буквально idee fixe. На рубеже 60 – 70-х годов П.Л. Лавров в «Исторических письмах» и Н.К. Михайловский в трактате «Что такое прогресс?» выступили с теоретическим обоснованием этой идеи. «Каждое удобство жизни, которым я пользуюсь, каждая мысль, которую я имел досуг приобрести или выработать, – внушал своим читателям Лавров, – куплены кровью, страданиями или трудом миллионов»[254]. Михайловский вторил ему и заключал: «Мы пришли к мысли, что мы должники народа <…> Мы можем спорить о размерах долга, о способах его погашения, но долг лежит на нашей совести, и мы его отдать желаем»[255]. Разночинная молодежь, которая уже давно терзались сознанием своего «неоплатного долга» перед народом, встретила проповедь Лаврова и Михайловского с воодушевлением из-за того, что она «явилась теоретическим выражением ее практического стремления увлечь народ в начинающуюся борьбу ее с правительством»[256]. Поскольку же рабочий класс в 60 – 70-е годы только формировался, и громадное большинство (почти 9/10) населения страны составляли крестьяне (само понятие «народ» отожествлялось тогда в демократических кругах с понятием «крестьянство», а рабочий класс рассматривался как часть крестьянства), постольку народники не могли видеть в России более революционной силы, чем крестьянство. Вот почему превыше всего в своих взглядах и действиях они ставили интересы крестьянства. Хорошо сказал об этом П.Л. Лавров: «Русское крестьянство есть фокус, от которого исходят для нас лучи, освещающие все события»[257].

Отсюда видно, сколь неправы были либерально-буржуазные историки от В.Я. Богучарского до Н.А. Бердяева, а также сам бывший народник, отрекшийся затем от народничества, Г.В. Плеханов, когда они утверждали, что народничество отражало интересы не крестьян, а самой разночинной интеллигенции, что оно будто бы представляло собою всего лишь амальгаму чисто интеллигентных воззрений и настроений.