«Крестоносцы» войны

Бинг лежал на спальном мешке в башне замка и лихорадочно припоминал свой разговор с Толачьяном. Как он сказал? Где бы это ни случилось, это случилось со мной… Что именно случилось? Несправедливость, должно быть, страдания. Слушая Толачьяна, Бинг был твердо уверен, что рассказ о Тони, об этом новом Бэниане — великане с детским сердцем — разрешает все вопросы. А теперь он опять ни в чем не уверен… Трещины в стенах стали еще больше. Штукатурка так и сыплется с потолка. Завтра надо будет вытрясти мешок, он такой грязный… И хорошенько подумать о словах Толачьяна и о словах Карен… К черту все это, спать пора. Все равно не дадут спать — начнется бомбежка, зенитки. Красивое имя — Карен. Она честная, говорит, что думает. В том-то и беда — послушаешь ее и во всем изверишься… Ох, уж эта война!

5

На столе высился внушительный ряд бутылок: херес и бенедиктин, найденные в одном из погребов местечка Изиньи, шотландское виски и джин, припасенные еще во время службы в Англии, и прозрачный забористый кальвадос, выменянный Дондоло у здешних крестьян на сигареты. Мадемуазель Вокан, по просьбе Иетса, разрешила воспользоваться бокалами из хрустального набора, принадлежащего господину графу, который проживал в Париже; на тончайшем венецианском стекле — родовой герб: единорог над двумя сцепившимися львами.

— Вот это жизнь! — воскликнул Уиллоуби, косясь на ноги Карен.

Карен сменила брюки на юбку. Она удобно расположилась в углу диванчика времен Людовика XIV с сильно потертой голубой обивкой. Лампочки большой люстры ярко горели, сообщая комнате некоторое подобие ее былого великолепия. Окна были затемнены старым картоном и плакатами, на которых американский танкист, высунувшись из башни, пожимал руку многочисленному французскому семейству.

— Что же вы молчите, мисс Уоллес! — сказал Уиллоуби. — Правда, здесь очень уютно? Мы стараемся отгородиться от войны. Malbrough s'en va-t-en guerre![3] Ратаплан! Ратаплан! — запел он, размахивая в такт бокалом и расплескивая вино.

Иетс, тоже с бокалом в руке, сидел возле Карен на подлокотнике дивана. Он поглядел на Уиллоуби и сказал:

— Как вы думаете, почему мадам Пулэ сказала, что мы не умеем пить?

Уиллоуби замолчал и посмотрел исподлобья на Карен и Иетса.

Начальник радиосвязи в чине капитана и три лейтенанта устроились на полу, в дальнем углу комнаты, вокруг разостланного одеяла: они играли в покер. Пачки бумажных денег — «франки вторжения» — переходили из рук в руки. Один из лейтенантов, немолодой человек с рыжеватыми волосами и обрюзгшим бледным лицом, поднялся на ноги и сказал:

— Хватит с меня. Я продулся.

Остальные стали удерживать его.

— Я поставлю за вас! — крикнул капитан. — Успею с вас получить. Война не скоро кончится!

— Они играют без перерыва с той самой минуты, как сели на транспорт, чтобы пересечь Ла-Манш, — сказал Иетс. — Чем больше выпивки, тем быстрее оборачивается их наличность. — Он понизил голос. — Да, мисс Уоллес, мы пьем, потому что нам тоскливо.

Он коснулся рукой ее плеча. Она отстранилась, но так, чтобы не обидеть его.

— Ах, Карен, — шепнул он, — как хорошо посидеть с вами.

— Благодарю вас, — сказала она мягко. При первом знакомстве он ей не понравился, показался каким-то натянутым, неестественным. Теперь он держался проще. А может быть, он только выгодно отличается от всей этой компании?

Уиллоуби направился к дивану. Карен обернулась к Иетсу и спросила, указывая на офицера, одиноко сидевшего у стола:

— Кто это?

Лейтенант Лаборд, наморщив бледный лоб, пристально разглядывал свои руки. Он мучительно придумывал, как бы ему привлечь внимание журналистки. Чем он может заинтересовать ее? Сказать ей, что он герой, что он в любую минуту готов пожертвовать жизнью? Его так засмеют, что придется бежать отсюда. Никто из офицеров без крайней необходимости не желает проявлять геройство. Но он всегда был смельчаком. Еще когда он служил в крупном химическом тресте, он бесстрашно вошел в газовую камеру, отнюдь не будучи уверен, что выйдет оттуда живым. А сколько раз его крутили в учебной кабине, чтобы установить, что может выдержать человеческий организм. Его организм все может выдержать. Но какое кому до этого дело?

— Это лейтенант Лаборд, — сказал Иетс и жадно допил свой бокал, словно ему вдруг нестерпимо захотелось пить. — Позвать его? Он будет просто счастлив.

Но Уиллоуби уже уселся на свободное место возле Карен.

— Правда, у нас уютно? — спросил он.

Люмис откупорил еще одну бутылку. Когда пробка хлопнула, он тупо уставился на нее.

— Помните Карантан? — сказал он. Не дождавшись ответа, он громче повторил свой вопрос: — Кто помнит, как мы выступили из Карантана? Под огнем противника? Эй, Крэбтриз!

Лейтенант Крэбтриз, живописно изогнувшись в кресле, захохотал.

— Еще бы! В жизни не забуду. Хоть сто лет проживу. Да, в то время еще было опасно ездить по дорогам. На мосту через… как же она называлась, эта проклятая речонка?…