Крестовский душегуб

– Это не капитан, а оберштурмфюрер СС! – пояснил Зверев. – Если перестанешь скулить, в рапорте укажу, что ты проявил геройство при задержании нацистского преступника.

– Нацист? Откуда здесь нацисты?

– Откуда-откуда, из Германии, по всей видимости. А теперь закрой рот, нужно взять второго. Эй ты, твой приятель мёртв! – крикнул Зверев. – Если не хочешь последовать за ним, брось на лестницу оружие и выходи с поднятыми руками.

Из-за приоткрытой двери, ведущей в подвал, не было слышно ни звука.

– А может наш Фишер его того? Забрал икону и… – Веня чиркнул ногтем по горлу.

– Не стал бы он его убивать, а иначе как бы он отсюда вышел? – сказал Зверев вполголоса и снова повысил голос: – Выходи, Тень, или как тебя там? Всё кончено! Выходи, не то гранату брошу.

Зверев подмигнул всё ещё слегка ошалевшему Вене, за дверью послышалась возня.

– А ну!!! – рявкнул Зверев что было сил.

– Не надо гранату! Я выхожу, – послышалось из-за двери.

Дверь приоткрылась, на лестницу упал табельный наган и через приоткрывшуюся щель все увидели полноватое лицо майора Свистунова.

Глава третья, в которой преступник делает признание

Корнев устроился за столом. Он восседал, прямой как жердь, положив руки перед собой, его пальцы были напряжены и сцеплены в замок. Шувалов и Славин сидели у стены, а Веня Костин устроился на излюбленным зверевском диванчике из красного дерева. Часы на стене громко тикали.

Резник сидел в уголке на стуле и сурово поглядывал на присутствующих. По его лицу казалось, что ему было скучно. Он то и дело прикрывал рот рукой, будто бы зевая, хотя периодически подёргивающая щека и сцепленные в замок пальцы говорили о том, что Резнику далеко не безразлично всё, что происходило в кабинете.

На отдельном постаменте, на специально привезённой подставке в углу под портретом Ленина стоял тот самый «Святой из Вифсаида». Апостол Андрей, апостол «рыбак», наречённый Первозванным за то, что был первым из тех, кого призвал за собой Христос. Выполненная сотни лет назад на специальной доске, особенными красками мастером своего дела икона казалась живой. Пусть краски немного потускнели, основа дала небольшие трещинки, но икона, по словам специально приглашённого эксперта, всё ещё обладала величием и чудотворной силой. Будущий святой был изображён в округлой лодке с веслом в руке. Он грёб и вглядывался вдаль. Согнутая спина, усталое лицо, глаза, наполненные сомнением и грустью. Зверев смотрел на изображение святого, и словно сквозь пелену тумана перед ним пролетало всё то, что было с ним связано.

Зверев морщился от боли, снова ужасно ныла застуженная спина, и нервно курил. То и дело прокручивая в голове события последних дней, он никак не мог поверить, что не уберёг Настю. Он вспоминал их последнюю встречу, ту, на празднике, когда после одного-единственного танца их отношения переменились. В тот день она стала совсем другой, и Зверев понимал, что и в нём что-то изменилось. В тот вечер он провожал её домой, и вопреки своим обычным принципам не сделал попыток напроситься на чай или ещё что-либо в подобном духе. Зверев незаметно достал из кармана фотографию, на которой были они и человек, повинный в смерти Насти.

Теперь Насти нет, а этот ублюдок – вот он, сидит прямо перед ним. Живёт, ровно дышит и даже время от времени улыбается.

Свистунов сидел спиной к двери, слегка откинувшись на спинку стула, и ждал, когда всё начнётся. Он казался абсолютно спокойным и смотрел на оперативников без злобы, временами поглядывал в окно, думая о чём-то о своём. Свистунов был спокоен, но внутри Зверева закипала ярость.

– Ну что, Леонид Павлович, сам всё расскажешь, или тебе помочь? – начал допрос Шувалов, почувствовав, что молчание затянулось.

– А вы спрашивайте, что вас интересует, может, и отвечу, – ответил Свистунов с лёгкой иронией в голосе.

«Он ещё и скалится, сволочь, – отметил про себя Зверев. – Ну погоди, скоро ты запоёшь по-другому». Шувалов продолжил:

– Тебя с поличным взяли, отпираться бесполезно.

– Так я и говорю, спрашивайте, чего уж там.

– Тебе вменяется убийство Леонида Комелькова, конвойного Лычкина, антиквара Боголепова, а также нашего криминалиста Анастасии Потаповой…

– Я не убивал Настю! – воскликнул Свистунов.

– Настю и Алевтину Тихоновну убил Фишер, – сказал Зверев.

– А Верку Карасёву ты тоже не убивал? – строго спросил Корнев.

– Проститутку? Тогда в сорок первом? Нет, не я!

– Кто же тогда?

Свистунов глубоко вздохнул, выдохнул воздух, надув при этом щёки, и в этот момент словно вновь обрёл свою прежнюю, так всем привычную, словоохотливость.