Крестовский душегуб

Вокруг двух с небольшим десятков деревянных бараков, окружённых контрольно-следовой полосой и огороженных колючей проволокой, росли старые тополя. Лёгкий ветерок кружил слетавший с их ветвей и похожий на снежинки пух, тот слепил глаза, попадал в рот и забивал носы. От назойливого пуха чихали и морщились люди, собаки время от времени прерывали свой истошный рык, то и дело скулили и трясли головами. Когда зуд в носах псов прекращался, эти ужасные твари, специально натасканные на людей, снова начинали рвать поводки, бешено лаяли и пускали слюну. Сбившиеся в кучу люди, глядя на разъярённых псов, всё плотнее и плотнее жались друг к другу, обречённо глядели на ровные ряды автоматчиков, боясь не только пошевелиться, но и вымолвить хотя бы слово.

Когда-то здесь располагались казармы пятого кавалерийского корпуса, которым командовал сам Рокоссовский. Сейчас же в бывших конюшнях, прямо на земляном полу были установлены трехъярусные нары; печные топки были замурованы; в каждом из бараков постоянно ютилось не меньше полутора тысяч военнопленных. С правой стороны от ворот, охраняемых десятком солдат, усиленных пулемётным расчётом, располагались два барака, в которых содержали гражданских. По всему периметру были установлены пятиметровые вышки, на которых тоже стояли вооружённые солдаты в сером и равнодушно наблюдали за тем, что происходило внизу.

Ослабленные и истощённые узники, в рваных одеждах и с покрытыми гнойными струпьями руками, морщась, млели в горячих солнечных лучах уже несколько часов. В отличие от выстроившихся перед толпой солдат, по лицам и шеям заключённых почти не струился пот. Узники были настолько измотаны и истощены от голода и изнурительного труда, что скорее походили на ожившие трупы, чем на нормальных живых людей. По обеим сторонам от неровного, измученного строя стояли одетые в чёрное эстонские конвоиры. За спинами автоматчиков на деревянном помосте под навесом наконец-то появились двое мужчин. Они вышли в центр, оглядели толпу и завели непринуждённый разговор.

– Ну что, глядя на всё это, Густав, вы всё ещё жалеете, что приехали сюда из своего Нюрнберга? – спросил мужчина лет тридцати в военной форме с тремя ромбами на левой петлице и с дубовыми листьями на рукаве.

Его собеседник, немногим постарше, в свободном чёрном пиджаке, светлых брюках и в круглых очках, точно въевшихся в переносицу, неестественно рассмеялся.

– Я здесь, потому что – это моя работа, оберштурмфюрер! Тут ужасно жарко и к тому же мне немного боязно созерцать всё то, что сейчас здесь происходит. – Мужчина в очках поднёс к лицу висевший у него на шее фотоаппарат марки «Bessa», сделал несколько снимков и принялся что-то записывать в блокнот.

Густав Лоренц, корреспондент еженедельника «Der St?rmer[5 - «Der St?rmer» (дословно – «Штурмовик») – еженедельник, выходивший в нацистской Германии с 1932 по 1945 год.]», прибыл в «Кресты» два дня назад и с тех самых пор не находил себе места. Много всего уже повидавший за годы своей журналистской карьеры, он так и не смог адаптироваться к тому, о чём ему порой приходилось писать.

– То есть будь ваша воля, – продолжал офицер с долей лёгкого презрения, посмотрел на своего собеседника и поправил фуражку, – вы не стали бы тащиться в такую даль, чтобы посмотреть, как воины Третьего рейха уничтожают тех, кто, по мнению наших идеологов, представляет собой «унтерменш» – людей низшего сорта.

Лоренц убрал ручку и блокнот в жилетный карман, вынул платок, вытер им вспотевший лоб и попытался уклониться от вопроса:

– Мне говорили, что Россия ужасно холодная страна. Я совсем не думал, что, приехав сюда, буду так обливаться по?том.

Подавив ухмылку, офицер продолжил:

– А мне кажется, мой дорогой друг, что вы потеете вовсе не от солнца. Ваша кожа побледнела, а когда вы делали записи в своём блокноте, ваши пальцы тряслись. Признайтесь же! Я ведь прав?

Мужчина в очках смотрел на собеседника теперь уже с нескрываемым испугом, он снова вытер лоб платком и тихо сказал:

– Вы совершенно правы, Дитрих, я чисто гражданский человек. Все ужасы войны – это не для меня. Вот взять хотя бы вас! Вы ведь совершенно другой! Вы делаете для Германии то, что таким как я не под силу. Я журналист! Всё моё оружие сейчас при мне – это мой фотоаппарат, ручка и блокнот, а вот вы… Я восхищаюсь вами, Дитрих! Вы делаете гораздо больше для нашего Рейха, чем я, и, пожалуй, даже сотни таких, как я! Вы строите будущее великой Германии, а такие как я рождены лишь для того, чтобы освещать подвиги настоящих героев.

В ответ на слова журналиста офицер самодовольно улыбнулся.