Крестовский душегуб

- Мой тёзка, Лёнька Камельков, рассказал вам про милость Фишера. Про это знали все заключённые, об этом говорилось, обсуждалось, но никто не агитировал и никто не призывал от неё отказаться. Когда нас выгнали на плац, и Фишер вальяжной походкой, и со своей едкой ухмылочкой, вышел к нам покрасоваться. Я огляделся по сторонам. Евреи, бывшие офицеры, не способные к работам старики и старухи, одним словом расходный материал я всё понял. Когда Фишер начал говорить, а по-русски он говорил без акцента, я услышев о лёгкой смерти выскочил и прокричал: Хочу, готов на всё чтобы умереть мгновенно! Я помню его улыбку, и его торжество, он спросил кто я, я ответил всё без утайки. Он спросил что-то ещё, я начал отвечать на вопросы, как я понимаю, большинство из тех, кому суждено было познать милость Фишера, были немногословны, они тряслись от страха и были скованы. Я же, несмотря на то, что сердце моё уже давным давно ушло в пятки, вёл себя раскованно и много говорил. Фишер был жестоким человеком, он был настоящим садистом, а у таких людей обычно не бывает друзей. Они очень одиноки, поэтому Фишеру постоянно был нужен собеседник. Знаете, говорят что приятным собеседником является не тот, кто умеет красиво говорить, а тот кто умеет слушать. Фишер был чертовски приятным собеседником, я же стал для него настоящей находкой. Я знаю вы все подшучивали надо мной, считая что я много болтаю и могу поддержать разговор и рассуждать на любую тему. Смейтесь же но знаете в тот, момент моё умение спасло мне жизнь. Фишер скучал, бесконечные опыты над людьми, издевательство над поверженным врагом, всё это было от элементарной скуки. Именно скука и заставляла его искать новые и новые развлечения. Когда вечером меня привели к нему в кабинет, он дал мне еды и самогона, очевидно для того чтобы развязать язык, но я не стал пить, а язык у меня всегда и без водки был хорошо подвешен. Сейчас я уже не помню о чём мы говорили с ним, но он меня слушал, я говорил и видел в его глазах интерес. Когда он задавал вопрос, я всегда давал ответ, ну а когда он стал хвастаться своими познаниями в искусстве, и завёл речь о своей коллекции, я вдруг вспомнил припрятанной иконе, я рассказал об её создателе, о том как многократно икону пытались похитить, какую чудотворную силу она имела. И он меня слушал. Этот изощрённый убийца и садист забыл обо всем, он спросил что стало с этой иконой, а я ответил - я готов вручить её вам, Херр Фишер за небольшую плату. Какую же плату ты хочешь? - спросил он. Безделицу для вас, но очень ценную для меня вещь - мою жизнь, - свистунов сунул папиросу в зубы, затянулся, он даже не заметил как она погасла. Снова чиркнув спичкой, он втянул дым, закашлялся и со слезами на глазах продолжил с надрывом:

- Этот мерзавец остудил мою праведную ярость холодным смехом. Он если захочет то, я и так отдам ему икону. У него имеются тысяча и один способ заставить меня говорить. И он может получить икону без каких бы то ни было условий. И тут я совершил пожалуй самый храбрый поступок за всю свою жизнь, я сказал я дам вам икону лишь в обмен на обещание сохранить мне жизнь. Он задумался и велел конвой меня увести. Меня отправили в барак. До конца ночи я трясся как заяц. Не знаю сумел ли я тронуть душу этого изувера. И на утро, когда нас всех вывели на плац, меня вытащили перед строем. Все, включая меня, знали, что сейчас будет. Когда Фишер подошёл, я был уверен что сейчас он ударит, и моё сердце остановится. Все застыли от ожидания и он прошептал, так чтобы лишь я один его услышал. Когда я коснусь твоей груди, ты почувствуешь боль, упади замертво, никто не должен понять что ты победил. Я был в замешательстве. В этот момент он ударил, я инстинктивно рухнул к его ногам, застыл и лишь спустя минуту или две понял, что я жив. Меня утащили за ноги и бросили в пустой барак, а вечером меня снова привели к нему. На следующий день мы выехали в город, я отдал ему икону, потом мы с ним часто беседовали по душам,. Говорили о творчестве, о живописи, о религии. Он получал мне какие-то дела, давал книги, читал их сам, и мы обсуждали прочитанное. Я всегда прятал свое лицо, боясь увидеть осуждение своих бывших товарищей по несчастью. Так я стал Тенью, потом мне было разрешено самостоятельно ходить по территории лагеря, потом, - Свистунов запнулся.

- Потом он рассказал тебе секрет своего удара, - процедил Зверев.

Свистунов вздрогнул, его руки задрожали:

- На тренировку ушли годы, я не мог тренироваться на людях и отрабатывал удар лишь на манекене, специальном манекене, который Фишер приказал изготовить специально для меня. Однажды, в порыве щедрости, он велел мне отработать удар на живом человеке. Я не смог. Когда я ударил заключённого, который был выбран в роли жертвы, он упал захрипел, но остался жив. Фишер отругал меня, назвал никчёмной русской свиньёй и не общался со мной целый месяц.