Крестовые походы

— Нет, я призвала этого мальчика с мельницы. Он умеет читать и знает счёт. Я сделала так, чтобы он подружился с сарацином и научился его языку. Теперь этот сирота будет помогать нам разбирать книги и списки.

И кивнула в сторону Салаха, взглянув при этом на Ганелона:

— Ты долго жил рядом с агарянином?

Ганелон смиренно кивнул.

— И много слов ты запомнил?

Запинаясь и боясь поднять глаза, Ганелон ответил по-арабски:

— Не очень много. Но я разговариваю с Салахом. Он нуждается в беседе. Он одинок.

— Вот как? — наконец удивился Викентий из Барре и повернул голову к Амансульте: — Он странно выражается этот мальчик, но, может, он правда окажется полезен для наших трудов. Работа с книгами требует знаний.

И обернулся к Ганелону:

— Хабент суа фата либелли. Разве не так?

— Истинно так, — смиренно кивнул Ганелон. — И книги имеют свою судьбу.

Он едва сдерживал дрожь.

Он боялся Амансульту. Он ясно почувствовал, что он для неё ничто, нихиль. Он не хотел, чтобы его вернули Гийому-мельнику. Как с большого расстояния он услышал холодный голос Амансульты:

— Крас, крас, семпер крас. Сик евадит этас.

И опять понял.

«Завтра, завтра, всегда завтра. Так проходит жизнь».

Ему даже показалось, что он понимает и тайный смысл сказанного.

Но утверждать это он бы не решился.

Мир вокруг стал смутным и в то же время сияющим. Так бывает в глубине ручья, когда Солнце падает на донные камни. Слова Амансульты, донёсшиеся как бы издалека, были как такая скользящая по дну ручья рябь и Ганелон понял, что не будет отослан к Гийому-мельнику.

Но презрение и холодность госпожи ранили Ганелону сердце".

V–VII

"...и увидел, как ловко монах свернул шею гусю.

Раскрыв рот, Ганелон поднялся из-за куста терпко пахнущего барбариса, за которым прятался.

— А-а-а, это ты, Ганелон! — брат Одо быстро перекрестил его левой рукой. — Я знаю, Ганелон, у тебя хорошая память. Так многие говорят в замке Процинта. Хорошо иметь хорошую память, Ганелон, — улыбнулся он, — но есть вещи, о которых помнить не надо. Совсем не надо. Увидел и забыл!

Брат Одо опять улыбнулся и его лицо, очень густо побитое оспой, просветлело:

— Понимаешь, есть вещи, о которых совсем не надо помнить, да, Ганелон?

И произнёс:

— Абсит!

Ганелон кивнул.

— Господь милостив, — сказал брат Одо, ничем не смущаясь и начиная обдирать гуся. — Садись рядом. Ты умеешь разжигать огонь?

Ганелон кивнул.

— Так разожги огонь. Этот гусь господень. Раз он сам шёл мне в руки, значит, его подталкивал Господь. Ты готов разделить со мной трапезу?

Ганелон кивнул.

Брат Одо совсем не походил на монахов из монастыря Барре и он не походил на учёного клирика. Он был ловок и подвижен, всё в нём горело. Он ловко и быстро управился с украденным гусем и нанизал его на вертел. И место брат Одо выбрал удобное — на берегу речки под известняковыми обрывами. Разведённый здесь огонь нельзя было увидеть ни из замка, ни из деревни.

Ганелону не хотелось возвращаться в замок.

Лучше слушать цикад, чем ворчание монаха Винсента, а гусь оказался вкусным.

— Я знаю, ты не раз дерзил госпоже, Ганелон, — весело сказал брат Одо, запивая гуся красным хорошо разведённым вином. Фляжку с вином он держал при этом перед собой двумя руками. — Я знаю, ты в ссоре со всем миром. У тебя нет друзей. Тебя часто дразнят Моньо, монашком, за твою доверчивость и чистую кротость. Я знаю, что Гийом-мельник часто наказывал тебя розгами и запирал на ночь в позорном помещении. Учёный клирик и сейчас стегает тебя розгами по плечам и ты не очень часто посещаешь мессу и не всегда держишь себя скромно. Это так?

Ганелон печально вздохнул.

— Но ты много читаешь, Ганелон, я знаю. Ты постоянно перечитываешь Писание. Когда можешь, ты посещаешь службы, и умеешь одолевать лень. Ты искренне раскаиваешься в проступках. Ты беден и лишён родительской ласки. У тебя косит левый глаз, Ганелон, и ты, правда, беден. Но ты же знаешь, ты уже должен это знать — Господь избрал бедняков богатых верою. Ты ведь знаешь об этом?

Ганелон печально кивнул.

— Я знаю, ты донашиваешь чужие обноски. Большой пирог, запечённый в оловянном блюде, как правило, не доходит до тебя. Бывало, ты воровал сыр из мышеловок Гийома-мельника, — брат Одо прутиком быстро начертал на песке таинственный знак. — Я чувствую, ты готов к подвигу. Я чувствую, ты давно готов к подвигу. Тебя мучают видения. Тебя часто влекут звуки невидимых горнов и труб, голоса невидимых небесных труверов. Ты уже не раз видел в своих видениях деву Марию, — брат Одо быстро перекрестился. — И ты видел в своих видениях святого Петра. Он был одет в простую рубашку с продранными рукавами. Ведь так? Не стесняйся меня. Такие видения должны только радовать, они — вышний знак, Ганелон. Скоро ты будешь кем-то, а не просто робким мальчишкой из деревни, призванным госпожой для услуг. Скажи, Ганелон. У тебя, конечно, грязные ногти и госпожа смотрит на тебя с отвращением, но ведь тебе нравится госпожа? Разве это не так?

Ганелон печально кивнул.

Ещё никто так толково не рассказывал ему про его жизнь.

— Ты ведь знаешь, кто такой дьявол?

— О да, — печально сказал Ганелон. — Он враг всего миропорядка.