Крестовые походы

Там, где вчера вофры, подрагивая жадно ноздрями, выслеживали краденых коней, аргиропраты следили, не торгуют ли драгоценностями женщины, кируллярии принюхивались, не пахнет ли от больших свечей бараньим или каким другим жиром, там, где совсем недавно ловкие акробаты совершали чудесные действия — бегали по корабельным мачтам и ходили по верёвкам, натянутым от одного высокого этажа до другого, крутясь на колеблющейся верёвке колесом и счастливо уклоняясь от копий, бросаемых друг в друга, там, где ещё вчера ювелиры, кожевники, булочники и столяры дёшево и дорого продавали камни и золото, кожи и мыло, овощи, ароматы, шелка, там, где сердитый эпарх разрешал оценивать золото лишь знающим ювелирам, а свинину закупать лишь специальным мясникам, там, где даже камни насквозь пропахли перцем, корицей, мускусом, амброй, алоэ, ладаном, там где ещё вчера кипела вечная жизнь и человек выбирал человека, сейчас царила лишь ночь, потрясённая отсветами ужасных пожаров.

Птицы небесные, гордецы, легко взметающиеся в небо, в отчаянии шептал про себя Ганелон, смотрите, не вас ли несёт бурей в огонь?

Рыбы жирные, в отчаянии шептал Ганелон. Рыбы, идущие в заливах косяками, разгуливающие свободно в ужасных морских зыбях, ищущие пропитания в водных пропастях, лишь смутно преломляющих недостаточный дневной свет, не вас ли ныне несёт в огонь, ужасом и смертным страхом выталкивает из зыбей обнажающегося от жара залива?

Люди смертные, шептал в отчаянии Ганелон. Люди, бессмысленно радующиеся плотским наслаждениям, люди, близкие полевым скотам, срывающим губами траву, смотрите, не ваша ли ныне торжествует близкая смерть, о которой ещё вчера никто из вас не хотел думать?

Ганелон знал: смерть — это изменение.

Смерть уничтожает в живом существе всё, что раньше в нём было.

Заодно смерть иногда уничтожает зло.

Ганелон шёл сквозь ночь, как через саму смерть. Он шёл сквозь её жадное и жаркое дыхание, сквозь её манящие и пугающие сполохи. Он отчётливо знал: эта ночь к добру, всё зло в городе городов скоро будет уничтожено, как уничтожались на ночных улицах города городов проклятые грифоны, когда-то отколовшиеся от истинной церкви.

Ганелона пробивало то жаром, то холодом.

Время от времени он тщетно пытался снять ладонью тонкую паутину, вдруг застилавшую зрение.

Я настиг зло, шептал он себе. Я накажу зло. Я склоню Амансульту к раскаянию. Душа Амансульты будет спасена.

— Это здесь.

Ганелон остановился.

Наверное, они были уже на окраине Константинополя, по крайней мере, шум отдалённого сражения ещё не доносился сюда. Алипий, держа полу длинного испачканного грязью плаща в левой руке, правой ткнул в крепкую дубовую дверь, врезанную в каменную стену.

— Стукни пять раз, потом ещё два раза, — негромко подсказал он Ганелону. — Потом подожди и стукни ещё три раза. Если никто не откликнется на твой стук, тогда всё повтори всё сначала.

И спросил:

— Теперь я могу уйти?

— Подожди, — мрачно ответил Ганелон. — Я ведь могу не найти того, кто мне нужен.

— Кого-нибудь ты обязательно найдёшь, — шёпотом подсказал грек. — А дальше я дорогу не знаю. Её знает только тот, кого ты найдёшь в этом доме. Кого бы ты тут ни нашёл, он должен знать дорогу.

И спросил:

— Теперь я могу уйти?

— Нет, — ответил Ганелон. — Подожди меня здесь. И помни, я очень упорен. Если ты уйдёшь, грифон, не дождавшись меня, я накажу тебя, если даже для этого мне придётся ещё раз пройти сквозь горящий Константинополь.

Алипий неохотно кивнул:

— Я подожду.

И добавил:

— У меня нет оружия.

— Оружия тебе не надо. Просто жди. Если кто-то появится, отступи в тень и затаись, а потом как-нибудь дай знать мне. Появится латинянин или ромей, это всё равно. Я не хочу, чтобы пока я нахожусь в доме, в него входил кто-то ещё, кроме меня.

Грек неохотно кивнул.

Ганелон пять раз, потом ещё три, ударил в дверь кулаком.

Никто не ответил.

Он повторил удары.

За дверью, в некотором отдалении от неё, послышались старческие шлёпающие шаги и неясное бормотание.

— Я иду, не стучи... — расслышал Ганелон старческий голос. — Я тебя слышу, будь терпелив... Я уже иду, не стучи... Ты тоже не всегда бываешь скор на ногу, Берри, поэтому не торопи и меня...

Ганелон задрожал.

Великою своею милостью Господь предавал ему в руки не кого-нибудь, а мага из Вавилонии старика Сифа, прозванного в Риме Триболо — Истязателем. Ганелон сразу узнал его голос.

Так же сразу он узнал и морщинистое лицо, ясно освещённое масляным светильником, который старик держал высоко над головой.

— Кто ты? — удивлённо спросил старик.

Ганелон кулаком оттолкнул старика в глубину комнаты, вошёл и плотно притворил за собой дверь.

Ты не нашёл, старик, тайну великого эликсира, подумал Ганелон с некоторым сожалением, внимательно всматриваясь в лицо Сифа. Твоя кожа высохла, как плохо выделанная овчина, вены на руках вздулись. Ты стал меньше ростом. Тайные книги не помогли тебе, старик, а нечистое золото явно повредило здоровью. Ты хромаешь и зубы у тебя редкие, как выщербленная пила. Известно всем учёным людям, что обмен веществ изнашивает материю.

— Иди вперёд, — негромко приказал Ганелон. — И иди тихо.