Крестовые походы

Я схвачу монаха Викентия и увезу его в Дом бессребреников, решил он. Я навсегда помещу его в тёмный сырой подвал и навешаю на него столько цепей, что он сразу вспомнит все тайны Торквата.

Распахнув пыльный плащ, Ганелон показал подбежавшему настороженному сердженту крест.

Его пропустили.

Въехав в Барре, он свернул на узкую боковую улочку, ведущую в сторону монастыря.

Иногда за деревянными оградами мелькали испуганные тени жителей Барре, видимо, лёгкие конники благородного мессира Симона де Монфора ещё не добрались до этих дворов.

На крошечной площади перед такой же крошечной церковью Ганелон на минуту придержал коня.

Недели две назад он случайно услышал здесь слепого трувера, воспевавшего любовь.

Сеньоры, вряд ли кто поймёт
то, что сейчас я петь начну.
Не сирвентес, не эстрибот,
не то, что пели в старину.
И мне неведом поворот,
в который под конец сверну...

— ...чтобы сочинить то, чего никто никогда не видел сочинённым ни мужчиной, ни женщиной! — возвышал голос слепой трувер, невидяще задирая голову к небу, — ни в этом веке, ни в каком прошедшем!

Безумным всяк меня зовёт,
но, петь начав, не примину
в своих желаньях дать отчёт,
не ставьте это мне в вину.
Ценней всех песенных красот —
хоть мельком видеть ту одну...

— ...и могу сказать почему! — возвышал голос слепой трувер. — Потому что, начни я для вас это и не доведи дело до конца, вы решили бы, что я безумен, ибо я всегда предпочту один денье в кулаке, чем тысячу солнц в небе!

Я не боюсь теперь невзгод,
мой друг, и рока не кляну,
и, если помощь не придёт,
на друга косо не взгляну.
Тем никакой не страшен гнёт,
кто проиграл, как я войну...

— ...всё это я говорю из-за Дамы, — возвышал голос слепой трувер, — из-за Дамы, которая прекрасными речами и долгими проволочками заставила меня тосковать, не знаю зачем! Может ли это быть хорошо, сеньоры?

Века минули, а не год,
с тех пор, как я пошёл ко дну,
узнав, что то она даёт,
за что я всю отдам казну.
Я жду обещанных щедрот,
вы ж сердце держите в плену.

— ...Господи, помилуй, — возвышал голос слепой трувер. — Ин номине Патрис ет Филии ет Спиритус Санкти!

Ганелон бросил тогда труверу монету. Но разве можно славить любовь, когда сам воздух вокруг омрачён дыханием еретиков?

Я бастард, вспомнил он с отчаянием.

Я бастард.

Я, брат Ганелон, верный пёс господень блаженного Доминика, всего лишь бастард, всего лишь побочный случайный сын мерзкого богохульника!

В моих жилах течёт проклятая кровь Торкватов!

Сердце Ганелона наливалось праведной яростью.

Папский легат Амальрик прав. Все еретики в Барре должны умереть. Они должны жестоко умереть в назидание всем остальным еретикам. Даже скот в Барре должен быть уничтожен.

Ересь, она как чума. Она поражает всех и поражает в самое сердце. Её не пугает страх воды и огня или какой-либо другой страх. Еретики нечисты. Может, единственное, на что они годятся — это седлать ослов для колдуний, приговорённых к очищающему огню.

Сердце Ганелона разрывалось от ненависти.

Я потерял брата Одо. Стрела, пущенная рукой гнусного еретика, лишила жизни истинно святого человека. Теперь уже никогда брат Одо неспешной походкой не пройдёт по пыльным дорогам Лангедока, вдыхая густой, настоявшийся на овсах и на душистом клевере воздух.

Папский легат Амальрик прав: убить надо всех!

Господь своих отличит.

Дым...

Запах дыма...

Однажды Ганелона уже пытались задушить нечистыми колдовскими испарениями. Это случилось в Риме, в подвале рядом с Вороньей бойней.

Перивлепт.

Восхитительная.

Связанный, лёжа на полу, он тогда спросил Амансульту:

— Нас что-то связывает?

И она, взглянув на окровавленную руку еретика Матезиуса, ответила:

— Кровь..."

XVI

"...во дворе валялся монах в задранной на голову рясе. Человек пять серджентов, все крепкие, усатые, раскачивали бревно, пытаясь выбить тяжёлые створки монастырских дверей, окованные железными полосами.

Бросив у забора коня, Ганелон, никем незамеченный, задами скользнул в сад. Из крошечной часовни, знал он, прямо в библиотеку монастыря ведёт узкий подземный ход.

Он дал слово брату Одо увезти из Барре монаха Викентия, и он хотел выполнить своё слово.

Затаившись за густым буком, он внимательно осмотрел сад.

Похоже, сердженты не подозревали о существовании тайного подземного хода, они, как быки, продолжали ломиться в ворота, а может, это они дали такой обет — войти в монастырь Барре только через главные его двери.

Ганелон бесшумно скользнул в крошечную часовню.

Сумрак.

Густые тени.