Крестовые походы глазами арабов

Салахеддин, — говорит Ибн аль-Асир, — никогда не выказывал твёрдости в своих решениях. Когда он осаждал какой-нибудь город, и его защитники сопротивлялись некоторое время, он охладевал и снимал осаду. А ведь монарх не должен поступать так, даже если судьба ему благоприятствует. Лучше иногда потерпеть неудачу, оставшись твёрдым, чем иметь успех и затем расточить плоды своей победы. Ничто лучше не иллюстрирует эту истину, нежели поведение Салахеддина в отношении Тира. То, что мусульмане потерпели неудачу перед этим городом, исключительно его вина.

Не проявляя открытой враждебности, моссульский историк, верный династии Зенги, постоянно сдержан по отношению к Саладину. После Гиттина, после Иерусалима, Ибн аль-Асир присоединился к общему восторгу арабского мира, что, однако, не мешало ему без всяких послаблений отмечать ошибки героя. И в том, что касается Тира, упрёки историка совершенно справедливы.

Каждый раз, овладевая каким-нибудь франкским городом или крепостью, скажем Акрой, Аскалоном или Иерусалимом, Салахеддин позволял вражеским рыцарям и солдатам удаляться в Тир, так что город стал практически неприступен. Приморские франки отправляли послания тем, кто был за морями, и те обещали придти им на помощь. Не следует ли сказать, что именно сам Салахеддин некоторым образом организовал оборону Тира против его армии?

Нельзя, конечно упрекать султана за великодушие, которое он проявлял в отношении побеждённых. Его нежелание проливать бесполезную кровь, его строгое соблюдение обязательств, трогательная благородность всех его поступков, имеют в глазах Истории такую же ценность, как и его завоевания. И, тем не менее, нельзя отрицать, что он совершил серьёзный политический и военный промах. Он знал после захвата Иерусалима, что бросает вызов Западу и что тот отреагирует. В этих условиях разрешить десяткам тысяч франков обосноваться в Тире, наиболее укреплённом городе побережья, значило создать идеальный плацдарм для нового вторжения. Самое главное было то, что в отсутствие короля Ги, всё ещё находившегося в плену, рыцари нашли вожака, обладавшего чрезвычайной упорностью, человека, которого арабские хронисты зовут «аль-Маркиш», маркиз Конрад Монферратский, недавно прибывший с Запада.

Саладин, хотя и сознавал опасность, но недооценивал её. В ноябре 1187 года, через несколько недель после завоевания Святого Града, он начал осаду Тира. Но делал он это без особой решительности. Древний финикийский город не мог быть взят иначе как при массированной поддержке египетского флота. Саладин знал это. Однако он предстал перед стенами города со всего лишь десятью судами, пять из которых были скоро сожжены защитниками в результате дерзкой и неожиданной атаки. Остальные корабли отплыли в направлении Бейрута. Лишившись военного флота, мусульманская армия могла наступать лишь с узкого горного карниза, соединявшего город с материком. В этих условиях осада могла длиться месяцы. Тем более что франки под действенным руководством «аль-Маркиша», очевидно, были готовы драться до последнего. Утомлённые этой бесконечной кампанией, большинство эмиров советовало Саладину отступить. Султан мог бы с помощью золота убедить некоторых из них остаться с ним, но зимой солдаты стоили дорого, а государственная казна была пуста. Да и сам он устал. Поэтому он демобилизовал половину своих войск и, сняв осаду, отправился на север, где можно было отвоевать немало городов и крепостей без особых усилий.