Крестовые походы. Под сенью креста

II здесь надо четко представить себе то положение, и котором оказался властелин некогда могучей, а ныне только-только начавшей восстанавливать свои силы Византийской державы. Когда 23 декабря 1096 года Алек-I'ii I со стен своей столицы смотрел на подходящие к великому Константинову граду полчища лотарингцев, то уже очень хорошо знал, что это только начало. Ведь еще осенью император получил донесения о том, что «весь Запад, все варварские народы, живущие от Адриатического моря до Геркулесовых Столпов»* двинулись на Восток. А это представляло для империи огромную проблему.

В самом деле, когда послы византийского базилевса на соборе в Пьяченце просили папу римского о помощи против сельджуков, едва ли Алексей I мог представить себе, какую людскую лавину сорвет со своих мест обращение Урбана II. Поистине, по словам современника, «Запад опрокинулся на Восток». Рассчитывая получить от католической Европы небольшую вспомогательную армию в десять-двадцать, от силы в пятьдесят тысяч человек, Комнин уже в лице лотарингского ополчения столкнулся с военной силой, которая, если не своей боеспособностью, то хотя бы числом, могла сравниться со всей византийской армией. Что же будет, когда к Константинополю подойдут все крестоносные отряды? Не отступит ли далекая неясная цель — Иерусалим — перед возможностью захватить богатейший из городов Европы? Алчность франков была Алексею хорошо известна; уже первые действия крестоносцев, начиная с похода бедноты, вполне ее доказывали.

В то же время Алексей Комнин ни в коей мере не хотел отказываться от тех небывалых возможностей, которые ему предоставили фанатизм и рыцарское рвение «латинских варваров»**. Ведь если бы удалось хоть в малой степени подчинить себе эти неисчислимые орды, византиец смог бы чужими руками, почти не прикладывая собственных усилий, разгромить своих главных врагов — сельджуков и вернуть империи территории, утраченные после катастрофы при Манцикерте. Да, для iToro империи и императору нужно было «пройти по лезвию бритвы». И сейчас судьба византийской держаны, причем на века вперед, оказалась в руках первого из великих Комнинов.

История в очередной раз очутилась на распутье. Перед императором открылось разом несколько дорог: он мог со всей своей военной силой примкнуть к крестоносцам и, уже благодаря тому, что его войско пре-носходило по боевой мощи каждое из отдельных крестоносных ополчений, стать фактическим руководителем похода. Он мог также, умыв руки, как можно быстрее спровадить за Босфор бесчисленные толпы алчных ■ шантюристов и ожидать, когда две противостоящие силы ослабят друг друга. Но Алексей I выбрал третий путь и тем самым... задал невероятно сложную головоломку сотням историков, занятых исследованием этой >похи. Научные споры о том, какое решение Комнина было бы лучшим для Византии, не прекращаются и по сей день. Для одних историков действия императора представляются роковыми, приведшими к фатальному /(..ли Византии Четвертому крестовому походу, а затем и к гибели некогда великой державы под ударами турок. Другие считают их наилучшими, позволившими Византии еще около ста лет оставаться самым сильным и оогатым государством христианского мира. Что же представлял собой этот «третий путь» Алексея Комни-ii.i, что он мог принести Византии, и кто же, наконец, прав в этом затянувшемся споре?

Базилевс «империи ромеев»* решил связать всех вождей похода, от крупнейших, вроде Готфрида, до мелких баронов и рыцарей, вассальной присягой на верность византийскому императору. В случае принесения крестоносцами такой присяги, Алексей сразу становился с-сли не фактическим, то юридическим вождем похо-/i.'i. Более того, это означало, что все земли, которые удастся завоевать крестоносцам, подпадали под верховную власть императора как суверена, а будущие завоеватели изначально получали эти территории как лен*, то есть феодальное пожалованное владение. Таким образом, византийский император, не принимая непосредственного участия в крестовом походе, получал от него наибольшие выгоды. Идея была, безусловно, блестящей, но в ней имелось два огромных подводных камня. Первый: удастся ли принудить чрезвычайно самолюбивых и непокорных католических князей дать такую присягу? И второй, тесно связанный с первым: удастся ли заставить их соблюдать данную ими клятву? Забегая вперед, скажем, что с первой проблемой Алексей справился блестяще (подробнее об этом ниже), но для решения второй у него просто не хватило сил. Времена Константина и Юстиниана остались далеко в прошлом, и реальные возможности «империи греков и римлян» были для этого слишком малы.