Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю

Лихорадочная аура религиозности, которая окутывала большинство экспедиций крестоносцев, могла внушить их участникам единство цели и не имеющее себе равных упорство, помочь им совершать беспрецедентные подвиги. Именно это чувство небесной поддержки и высокой духовности дало армии Людовика IX силы выжить в битве при Мансуре, а участникам Третьего крестового похода — выдержать страшную осаду Акры. Оно же заставило франков, рискуя полным уничтожением, в 1099 году пойти на Иерусалим. Пылая энтузиазмом, крестоносцы смогли одержать победу над несокрушимым противником, однако нельзя забывать, что пламенную страсть зачастую невозможно контролировать. Армии крестоносцев состояли из тысяч индивидов, каждый из которых в конечном счете горел желанием найти собственный путь к спасению души. Поэтому ими почти невозможно было управлять так же, как другими, более традиционными военными силами. Раймунд Тулузский понял это на собственном опыте в Маррате и Арке во время Первого крестового похода, а Ричард Львиное Сердце — когда дважды отступил от Иерусалима. Вероятно, ни один христианский монарх или даже командир так и не понял, как направить в нужную сторону силы, стремящиеся к спасению души.

В XIII веке такие папы, как Иннокентий III, пытались контролировать крестоносцев посредством регулирования и институционализации священной войны. Но они столкнулись с другой проблемой: как укротить страсть, не погасив огонь, который давал этим освященным кампаниям силу? Они также не сумели найти правильную формулировку, и новые идеи о реконфигурации всего фундамента крестоносной деятельности — с профессиональными силами, размещенными на Ближнем Востоке на долговременной основе, — возникли слишком поздно и почти не вызвали отклика.

Некоторые историки предположили, что христианство потерпело поражение в войне за Святую землю из-за постепенного спада крестоносного энтузиазма после 1200 года — этот недуг якобы был привнесен папскими манипуляциями и осквернением «идеала». Такой взгляд представляется несколько упрощенным. Это правда, что в XIII веке не было таких же массовых экспедиций, как в 1095–1193 годах, но множество кампаний меньшего масштаба все еще велись, пусть даже направленные против нового врага и на других театрах военных действий. Если уж на то пошло, упадок коснулся прямой озабоченности латинской Европы судьбой Святой земли, но это явное ухудшение тоже нет смысла преувеличивать. Крупные кампании XII века были вызваны большими сейсмическими потрясениями — падением Эдессы, битвой при Хаттине, — а в других случаях западное христианство часто оставалось глухим к отчаянным призывам Утремера о помощи. Домашние проблемы и заботы — от споров о престолонаследии и династической вражды до неурожаев и вспышек ереси — значили больше, чем нужды переживающих тяжелые времена государств крестоносцев. Пусть судьба Иерусалима и Святой земли была жива в памяти, весь ход истории Крестовых походов доказывает, что большинство латинян, живущих в Европе, не пребывали в постоянной тревоге относительно событий на Востоке и потому редко стремились бросить свои дома и налаженную жизнь, чтобы спасти далекий, хотя и священный аванпост.

На деле другое, сугубо практическое соображение решающим образом повлияло на исход войны на Ближнем Востоке. В физических и концептуальных выражениях Левант просто был слишком далеко от Западной Европы. Христианам, живущим во Франции, Германии или Англии, надо было преодолеть тысячи миль, чтобы добраться до Святой земли. Гигантские расстояния вызывали огромные трудности при организации военной экспедиции и даже при поддержании постоянных контактов с латинскими поселениями на Востоке. Сравнение, конечно, никоим образом не совершенно, но другой конфликт между латинянами и мусульманами — так называемая испанская Реконкиста — завершился победой христиан, по крайней мере, частично из-за относительной географической близости Иберийского полуострова к остальной Европе. Проблемы, связанные с удаленностью Утремера, в какой-то степени были уменьшены подъемом военных орденов как наднациональных институтов и ростом транссредиземноморской торговли, но пробел так никогда до конца и не был заполнен. В то же время левантийские франки не смогли наладить полное и эффективное сотрудничество с восточными христианами — от Византийской империи до Киликийской Армении, — которые могли помочь смягчить суровость изоляции. Кроме того, поселившиеся на Востоке латиняне позволили себе втянуться в разрушительную борьбу за власть.