Крестовые походы

– Н-но, – начал мальчик, однако, подумав хорошенько и встретив хмурый взгляд отца, надул губы, быстро прошел к двери в главную крепость и захлопнул ее за собой.

– Ты говорил, – заметил сеньор, снова повернувшись к менестрелю, – что, по слухам, короля Ричарда держат где-то в заточении. Эта история очень меня занимает! Где ты мог ее услышать?

Он говорил спокойным тоном, но менестрель почувствовал, как на затылке у него зашевелились волосы. Владелец Дюрренштайна был крупным мужчиной, когда-то со светлыми, а теперь уже выцветшими волосами и держался так, что заставлял не увидеть, а почувствовать, как он опасен.

– О, в тавернах Вены! – Менестрель заговорщически подмигнул. – Слухи о короле Ричарде распространились, потому что он исчез. Не в моих правилах подвергать сомнению историю, которая поможет мне заинтересовать таких людей, как ваша милость.

Сеньор рассеянно улыбнулся, но его тусклые глаза продолжали изучать менестреля, а рука задержалась на рукояти меча.

– Ты владеешь определенным мастерством и растрачиваешь его по дворам. Такие французы, как ты, обычно крутятся вокруг богатых домов, а не ходят, выпрашивая кусок хлеба, от двери к двери.

Менестрель пожал плечами, собираясь с мыслями. Претензии на серьезные знакомства могут усилить подозрения, но никому не известного человека легко убить и закопать труп, просто чтобы застраховаться от случайности.

– По правде говоря, я имею слабость к выпивке, которая стоила мне расположения герцога Леопольда. Я дал обет не пить вина до Пасхи, а к тому времени герцог уже будет повсюду разыскивать сладкоголосого Ниманда. Кроме того, я люблю разнообразие. – Как бы торопясь поправиться, он добавил: – Этот обет не распространяется на пиво.

Сеньор, казалось, принял решение. Он снял руку с рукояти меча и поманил человека, у которого символ его должности – ключ от кладовой – висел на поясе.

– Выдай ему пива, только слабого, заметь. Он не должен напиваться, пока не развлечет нас за ужином.

Менестрель тщательно обдумал, какие песни было бы разумно исполнить тем вечером, и большинство из них выбрал так, чтобы они соответствовали характеру владельца замка. Однако, к его удивлению, хозяин замка просто сидел за своим кубком с вином, не требуя музыки, не обращая внимания на мягкотелую жену и толстогубого сына. Лишь изредка, когда собаки под столом начинали слишком громко рычать и драться из-за очередной брошенной им кости и он пинал их ногой, становилось ясно, что он вполне понимал, где находится. Через какое-то время он начал говорить, рассказывать о своих обидах, почти не делая пауз, только иногда дожидаясь кивка от менестреля.

Все зло пошло от крестового похода. Рыцари заложили свои земли, чтобы добыть средства на дорогу и снаряжение. После они продали свои права, чтобы заплатить выкуп, или жадные соседи ободрали их, как липку, хватая все, что попадалось под руку, пока владельцы отсутствовали. Так за что же они страдали? Куда ушли деньги? На грязных торговцев, разбогатевших на перевозке паломников по морю, на людей, начавших драться за концессии в Акре, как только город был освобожден ценой крови рыцарей. Ах, как эти купцы стремились сторговаться с неверными и получить барыш от покупки и продажи восточных товаров! Но Божьему делу помочь они брались только за плату.

А что же паломники и поставщики мощей? Собственными глазами хозяин замка видел, как один представитель этой братии отрезал указательный палец у мертвого мусульманина, а потом продал его как палец святого Фомы, которым тот ощупывал раны воскресшего Господа. Клянусь Матерью Божьей, в землях герцога, в Австрии, есть три указательных пальца святого Фомы, и подлинность каждого подтверждена святой церковью, тоже богатеющей на чудесах исцеления. Из крепости Дюрренштайн можно посмотреть вниз и увидеть дороги, кишащие бюргерами, разъезжающими торговцами, набожными мошенниками и евреями-ростовщиками, которые не осмеливаются высунуться за границу. Как моль они пожирают богатство честного рыцаря, бьющегося за истинную веру, чтобы лишь страдать от голода, как мышь, которая попала в ловушку шкафа, сохранившего запах сыра.

«Да он дьявол, а не человек», – ошеломленно подумал менестрель. Хозяин Дюрренштайна вплел в свою тираду короля Ричарда, обвинив его в высокомерии, с которым он распустил армию. Договор Ричарда с Саладином оставил Иерусалим в руках неверных, превратил баронов в безземельных бедняков, разорил паломников-рыцарей, отправившихся за море, чтобы завоевать себе поместья в королевстве.

Менестрель слушал, время от времени кивая, когда этого требовала важность довода. Он думал: «Неизвестно, что этот человек может предпринять, по приказу из Вены или без оного. В любую ночь, напившись, он может подняться по лестнице на башню с мечом в руке и убийством на уме». Кроме того, он думал о том, как рано он сможет отсюда убраться и под каким предлогом; раздобудет ли лошадь или придется тащиться пешком; в Вормсе ли еще император Генрих или перебрался в Ратисбон. Стараясь унять дрожь в руках, он прижал их к коленям.