Крестовый отец

Петро вечно грыз семечки. Подсевши на них конкретно. На Петро был возложен порядок в Виршах: собирать оброк, разбираться с залетными, улаживать непонятки с барыгами, гасить отморозков… ну и в том же духе. Шрам называл его про себя городским «черным полицмейстером». Петро справлялся с проблемами одной своей афишей. Он выглядел так, как фраера ждут от работников его профессии: поперек себя шире, кулачище с кирпич, короткая стрижка, стеклянный взгляд исподлобья. И не для пущей убедительности, а потому что нравилось, Петро расхаживал везде и всюду в адидасовом костюме. Интеллектуалом Петро вряд ли бы кто прикололся поименовать, даже чтоб польстить. Но интеллект от него и не заказывался.

— Я не понял, — произнес хозяин семечек, — почему только из пятерых-то?

Никто ему не ответил. Зато с жаром заговорил Багор:

— Менты, суки! Ребята, они это! Чую! — Багор стукнул себя кулаком в грудину. — Не наши уроды, ясен хрен. Питерские. Из тех, что крышеванием промышляют. Прижали кого-то, они ж умельцы матерьял на людей нарывать. Типа «посадим», а кто-то стух, наложил в штаны и продал, шакал.

— И на кого, по-твоему нарыли? — спросил у Багра Радикюль, гоняя по столу хлебный шарик.

— Ты на меня не косись! Я зону топтал, от мусоров меня блевать тянет, я лучше в петлю, чем с мусором даже просто заговорю. Понятно?

— При чем тут менты, — скривился Жуф. — Они б на жмурки не пошли.

Багор взмахнул рукой:

— Ха! Ну ты сказанул!

— Так кто же нас предает, Шрам? — тихо и отчетливо сказал Шатл. Это был второй и с конца Фила последний бригадир из тех, кто под флагом Сереги прижимали Вирши к ногтю. За минувший год из дебелого рохли он обратился в дебелого умника, умевшего и тормозить, и обходиться без тормозов.

Все примолкли. Опять десять пар глаз сошлись в торце стола. В наступившем молчании громко скрипнул стул под откинувшимся на спинку Шрамом.

Сергей учел: очевидно — четверо из пяти всерьез пока не впородлись, что сидят рядом со сволочью, который порешил их кореша и сдал с потрохами всех остальных. Может быть, каждый надеется, что Шрам понагнетает и вывернет базар наизнанку, типа «все указывало на вас, все очень умело подстроили, на самом же деле, пацаны, вы не при чем, а было так»… Пятый же… Кто знает, что творится на душе у пятого. Но внешне он ничем себя не выдает. Наверное, извилинами прядет — Шрам мазурит его на понт, как раз и добивается, чтоб нервишки не выдержали и он бросился, разоблачая себя, в окно. Посмотришь, приятель, так ли это…

— Сперва я прикинул, — Шрам шелушил позаимствованные у Петро семечки пальцами и по одной отправлял в пасть, — что можно будет вычеркнуть лишних, кто тем вечером от семи до восьми тридцати болтался на виду и никак не мог оказаться у Филипса. Или, как говорят мусора, у кого имелось алиби.

На слове «мусора» Багор презрительно хмыкнул.

— Вроде бы железные отмазки имелись у троих. А у двоих их не было, — Шрам пригладил накладные усы.

— У кого же: у двоих? — не выдержал Шатл. Умел он тормозить и отпускать тормоза, а вот выдержке питоньей пока не научился.

— Жуф, собирался в Питер, в казино…

— Туда и ездил, — вставил Жуф, возившийся с галстучным узлом, ослаблял его.

— Один?

— Сначала один, потом уже в кабаке, ну после казино, бабу зацепил, поехали с ней на жилплощадь, что я в Питере снимаю.

— Вот первый человек без алиби. Второй — Багор, который катался в Колпино.

— Я к Угрю ездил! Ты ж его знаешь! — Багор привстал.

— Знаю. Угорь — твой кент. Не меси тесто впустую, Багор. У меня к тебе без гнилых подъездов. И вообще я прописываю, как разбирался, не более.

— Ты так серьезно всех нас просматривал? — опять сбил разговор на себя Шатл. — Как же ты из крытки вызнавал? Или не в первый раз так выбираешься?

— Тебе не все равно «как». Ты к ответу меня призываешь? — Шрама начинали злить дерганья Шатла. — А ты считаешь убийство кореша — не серьезный повод для серьезного разбора? Гниду вычислять не надо, оставить его в колоде?

— Это я… просто так… — Шатл стушевался и заткнулся со своими полупредъявами.

Шатл и Радикюль официально и по жизни возглавляли возникшую при нефтеперерабатывающем комбинате посредническую фирму «Вирнефть», куда первоначально и заходили представители деловых партнеров комбината, а потом уже оттуда направлялись в дирекцию. Радикюль — по рождению Игорь Гречкин — занимался финансовыми вопросами, Шатл — всеми остальными. Гречкин был нетороплив в движениях и мыслях, даже несколько тугодумен, но не во вред итогам размышлений, Шатл — энергичен, неугомонен, непоседлив и незаменим при работе с питерскими чиновниками. Радикюль похаживал в бассейн и тренажерные залы, Шатл считал спорт пустой тратой времени и выбрасыванием жизненных соков на ветер. У них хорошо получалось работать на пару, и Шрам не мог припомнить, когда в последний раз возникали серьезнные проблемы по комбинату.

— Троих, казалось, можно сбрасывать, — вернулся Шрам к разрыву в разговоре. — Витек с семи обретался в семье. Фикса задержался в офисе, до десяти часов помогал Светке с делами. Петро со своими орлами ужинал в «Черном капитане».