Крестовый поход на Россию

Персонал штаба армии отличался многочисленностью. В оперативном отделе имелось вдвое больше офицеров, чем полагалось по штату. Еще более раздутым был разведывательный отдел. Возглавлявший его полковник, бывший до войны военным атташе в Москве, создал гигантский аппарат. В нем числилось 105 офицеров, вместо 17. Он создал даже специальную секцию по захвату неприятельских документов, снабженную орудиями взлома. Полковник надеялся когда-нибудь захватить один из тех сейфов советского командующего, которые немцы, по их словам, время от времени находили в лесах. Деятельность разведотдела имела странный уклон: русские белоэмигранты, выписанные из Италии и посылаемые в поисках информации, добывали главным образом телятину, свинину и яйца для столовой.

Кроме того, имелся отдел пропаганды из 42 офицеров, отдел военной экономики из 12 офицеров, который вел постоянную войну с немецкими комиссарами из-за распределения местных ресурсов, и отдел гражданских дел, находившийся в том же положении. Существовал генерал карабинеров, носивший титул «инспектора службы полиции в России», генерал-комиссар чернорубашечников, член «большого фашистского совета» в отставке, и масса различных фашистских чинов, стремившихся выслужиться или получить теплое место. Типичной фигурой для фашистской армии был офицер связи – молодой подполковник Каваллеро. Сын начальника Генерального штаба, пустой и заносчивый, он отличался восторженно-подобострастным отношением к немецким генералам. Недолгое пребывание его на фронте было необходимо для дальнейшего продвижения по службе: вскоре он был направлен на учебу в берлинскую военную академию.

Многие тыловые офицеры увлекались спекулятивными операциями. В этом они следовали примеру своих союзников. Как пишет Толлои, итальянцы с изумлением убедились, что гитлеровские вояки соединяли жестокость палача с жадностью ростовщика. «Итальянцы, которым казалось совершенно невероятным, что они обнаружили у своего союзника качества, которые считали своим собственным, национальным пороком, ограничивались, по крайней мере, воровством на складах. Зато это они делали с полным бесстыдством, оправдываясь тем, что золото и серебро можно было достать только в обмен на муку и сахар. Те, кто не имел доступа к складам, ограничивались личными «торговыми точками», основанными на импорте часов и сигарет из Италии, – в этих «фирмах» денщики играли роль управляющих. Карабинеры, которые по роду своей деятельности имели дело с отбросами общества, поскольку именно здесь они искали своих политических осведомителей, имели в этой коммерции ряд безусловных преимуществ»62.

С наблюдениями Толлои перекликаются записи в дневнике Н. Ревелли. «Окопавшиеся офицеры торгуют чем попало, – писал он. – Те, что покрупнее, продают товары, уворованные на складах целыми партиями, сержанты ведут мелочную торговлю. В общем, на рынке можно купить не только любой сорт сигарет, в то время как на передовой нечего курить, но и все виды вещевого снабжения, принятого в королевской армии. Лозунг тыловиков – каждый после войны должен открыть собственное дело»63.

Благодушие и беззаботность, царившие в штабе дивизии и окружавших его службах, начали исчезать с наступлением холодной погоды. «Жара и пыль сменились холодом и снегом, – записывает Д. Толлои. – Русские крестьянки не выбегают из домов в сарафанах, которые оставляют открытыми их пышные плечи, – они закутались в платки и надели валенки. Немцы не сидят в машинах, голые по пояс, с яркими спортивными козырьками на глазах, всегда готовые броситься в реку, встретившуюся на их пути, как это положено на «войне-прогулке», а, скрючившись от холода, бегают в смешных наушниках. Гарибольди уже не думает о Сирии и не занимает свое время распределением наград, а растерянно призывает офицеров «сохранять веру». Все старшие офицеры за несколько месяцев постарели на десять лет… Еще три месяца назад на Макеевке, полные здоровья и радужных надежд, они думали только о спокойной жизни и с любопытством и благодушием взирали на образ жизни русских и на немецкие жестокости»64.