Крестовый поход на Русь

«В следующую зиму Владимир с женой, сыновьями и всей дружиной вернулся в Ливонию, и приняли его лэты и идумеи, хоть и без большой радости, а священники Алебранд и Генрих послали ему хлеб и дары» — сообщает Генрих Латвийский. Однако давний враг Владимира епископ Рацебургский, воспользовавшись отъездом Альберта, вновь начинает интригу против него. Против князя выступил священник Идумеи Альденбрант, фактически обвинив его в мздоимстве. Князь вернул обвинение назад с угрозой: «поуменьшить богатство и изобилие» в доме обидчика, но сложившаяся вокруг идумейского судьи атмосфера крамолы и ненависти делала дальнейшее его пребывание на должности невозможным, а может, и опасным. Вскоре после описанного скандала с Альденбрантом, изгнанный всеми бывший псковский князь и бывший фогт Идумеи уже во второй и последний раз возвращается на родину.

Обстановка в Новгороде на этот раз благоприятствовала Владимиру. В конце 1215 гг. в Новгороде вспыхнула внутренняя распря. Пока князь Мстислав Удатный решал на юге судьбу киевского стола, одна из новгородских боярских партий приглашает на стол князя из суздальской династии Ярослава Всеволодовича. Вернувшийся Мстислав таким образом оказывается втянутым в усобицу суздальских князей, завершившуюся победой его коалиции в знаменитой битве при Липице 21 апреля 1216 года. Вероятно, ища союзников в этой войне, он и пошел на перемирие с вновь появившимся с повинной головой братом и простил ему прошлые грехи[70]. Повлияло на изменение позиции Мстислава и то, что нахлебавшийся вдоволь гостеприимства своей немецкой родни, Владимир вернулся из Ливонии уже ярым противником епископа Альберта и немцев. В 1215 году он, вновь при поддержке брата возвращается на стол в Псков, а в 1216 году уже принимает участие в знаменитой Липицкой битве. Генрих Латвийский пишет, что с этих пор он становится непримиримым врагом немцев, и в этом почти не ошибается. До самой своей кончины (около 1227 года) он остается противником Риги и постоянным, хоть иногда и строптивым союзником Новгорода в его начинающейся войне за Эстонию.

* * *

Итак, изначальной причиной вмешательства Новгорода в эстонскую войну в 1212 году было вовсе не борьба за сферы влияния в крае, а измена Владимира Псковского. Причем последствия этой измены крылись не только в серьезном ослаблении позиций Новгорода в Пскове, а в будущей перспективе перехода Псковской земли в вассалитет Риги.

В такой ситуации Мстиславу было явно не до Эстонии. Именно поэтому новгородский князь, на первый взгляд, безнадежно медлит с походом. Прежде чем идти на внешнего врага, ему нужно было разобраться с «пятой колонной» в лице псковского князя. Не исключено, что он сыграл не последнюю, а возможно и ключевую роль в позиции псковского веча, изгнавшего Владимира, а затем добился приглашения на псковское княжение своего союзника и ставленника. Новгородский летописец сообщает, что в походе на Варболэ в качестве псковского князя участвует уже Всеволод Борисович — двоюродный племянник новгородского князя, отца которого, Мстислава-Бориса Романовича, Мстислав Удатный всегда поддерживал в борьбе за Киев.

По поводу отношений меджду русскими и эстами в начальный период войны никаких сомнений быть не может. На тот момент для эстов и немцы, и русские выступают в одинаковой роли грабителей и поработителей, просто с новгородцами эстонским нобилям привычнее и проще иметь дело, так как они не покушаются на независимость эстонских земель, им нужна только дань. О том, насколько «со-юзны» были русские эстам можно судить по сообщению Генриха Латвийского, о событии, произошедшем во время похода Мстислава 1212 года: «Лембито (князь Саккалы) ... вернулся к своему войску, и, пока русские были в Эстонии, эти пошли в Руссию, ворвались в город Псков и стали убивать народ, ... русские же по возвращении нашли свой город разоренным. Из этого краткого, но емкого известия видно, что ни новгородцы не собирались выступать в войне в защиту эстов, ни эсты не считали русских своими союзниками. Отношения между ними оставались теми же, что и были до появления в крае немцев и начала войны.

Дипломатия эстов на пятом году ожесточенной войны, как свидетельствует все тот же Генрих Латвийский, сработала совершенно в ином направлении: «В это время ливам, лэттам и эстам, из-за продолжавшихся мора и голода, стали невыносимы тягости войны; они обменялись между собой гонцами и заключили мир помимо рижан»

Итак, эстонские князья договорились о мире со своими соседями ливами и латгалами вопреки желанию растравивших страшный кровавый конфликт магистра венденских братьев Бертольда и самого епископа Альберта. Иными словами, они вернули свои отношения с соседями в то состояние, в котором они находились до развязывания венден-скими братьями войны. Пожалуй, это первое свидетельство существования т.н. Эстонской конфедерации, первое политическое действие, совершенное от имени всей Эстонии, а не отдельных ее земель.