— И тогда появляешься ты? Вы с ним… вместе?
— Он мой лучший друг. Можно сказать, я посредник.
— Так вот почему вас двое. Теперь все сходится, — я ненадолго замолкаю, неприятное чувство нарастает внутри. — Ты, похоже, знаешь, что делаешь.
— Если ты пытаешься спросить, часто ли мы устраиваем такое, то нет. Когда я говорю, что вчера была особенная ночь, я не шучу. Мы оба так считаем, — он соскальзывает с кровати и подходит ближе.
— Что случилось вчера, когда я… вырубилась? — я напрягаюсь, готовясь к его ответу.
— Если ты спрашиваешь, трахали ли мы тебя, то нет, — облегчение окатывает меня, хотя смешивается с неожиданным разочарованием. В следующий раз, если он будет, я бы этого хотела. Он подходит еще ближе, и я невольно отступаю, упираясь в дверь.
— Мы ввели тебе успокоительное. А потом сняли на камеру все, что тебе нужно знать. Вся информация у тебя в телефоне.
— Спасибо.
— Ты ведь знаешь, что мы не хотели тебе навредить?
— Знаю.
— Прошлая ночь была пробной, детка. Могу сказать за себя и за Уэса — мы бы хотели увидеть тебя снова, — его теплое, чуть хриплое дыхание касается моего уха, пока он прижимает меня к двери, и его запах, слегка терпкий, затягивает меня в свои сети. — Ты была идеальна, Татум, — шепчет он.
И вот, только от этих слов я моментально становлюсь мокрой.
Его губы зависают у моей шеи, прежде чем он отстраняется:
— А теперь иди, найди своего мальчика.
Он отступает, и я разворачиваюсь к двери. Тянусь к ручке, но замираю.
— Я, кстати, Эш, — говорит «Не-Уэс», и я останавливаюсь, его голос возвращает меня обратно. — На случай, если захочешь в следующий раз кричать мое настоящее имя.
— Учту, — отвечаю я, улыбаясь, представив возможное продолжение, и выхожу из комнаты, закрывая дверь еще одной главы моей сумасшедшей жизни.
9
Едва рассвело, когда я спускаюсь по лестнице в прихожую, где менее двенадцати часов назад стояла, полная предвкушения и волнения, что ночь будет незабываемой. Несмотря на ранний час, сейчас все кажется каким-то более ясным. Все комнаты пусты, будто вечеринки и не было. Но стопка коробок из-под пиццы и куча мешков с мусором у задней двери говорят об обратном. На кухонном острове я нахожу стаканчик кофе с моим именем, коричневый бумажный пакет и… свой телефон. Похоже, его оставили для меня.
Я открываю пакет и нахожу миндальный круассан. Только один вид этого слоеного чуда заставляет мой желудок затрепетать в предвкушении. Откусываю большой кусок, наслаждаясь сладкими, хрустящими слоями, и снимаю крышку с кофе. Теплый аромат тыквенного латте с пряностями окутывает меня, пробуждая ассоциации с уютными осенними днями.
Складываю оставшийся круассан и выхожу на улицу с завтраком в руках, обходя мешки с мусором у двери. Надо будет потом найти бак и выбросить их — это минимум, который я могу сделать после того, как ушла с вечеринки ради ночи с двумя случайными незнакомцами.
На улице неестественная тишина, от которой по спине пробегает холодок. Где все? Я опускаюсь на диван на террасе, отпиваю кофе и снимаю блокировку с телефона. Галерея заполняется видео — мной, «Уэсом» и «Триком», моменты, которые теперь кажутся совсем другими. Одно видео особенно притягивает взгляд — я, лежащая без сознания на кровати.
Запускаю его, и адреналин смешивается с ожиданием. На экране мелькает фигура Уэса — его телосложение сложно не узнать. Он подходит ко мне и вводит в мою руку какое-то прозрачное вещество. Я не могу оторвать глаз, как он нагревает лезвие ножа зажигалкой, пламя дрожит в полутьме комнаты. Сердце начинает стучать быстрее, но не от страха, а от возбуждения, когда он подносит раскаленное лезвие к моей коже и медленно, с явной уверенностью, вырезает что-то.
Смотрю, затаив дыхание, как они по очереди оставляют на мне метки. Каждый надрез — это претензия, знак принадлежности чему-то, чему я не могу дать названия, но отчаянно желаю. Уэс заботливо перевязывает рану, его руки нежны и властны одновременно, прежде чем он накрывает меня простыней. Камера выключается, и я остаюсь с образами своего внешнего спокойствия, в полном контрасте с тем бурлящим волнением, что поднимается во мне.
Не задумываясь, я задираю футболку и срываю повязку, поморщившись от резкой боли. Кровь медленно проступает на свежем шраме. Зрелище завораживает. Боль почти не чувствуется, затмевается удовлетворением от того, что эти метки принадлежат мне. Как я не ощутила их вчера? И почему почти не чувствую сейчас? Я легонько касаюсь раны, по телу пробегает приятная дрожь. Мирное утро вокруг меня кажется фасадом, скрывающим темную, захватывающую тайну, которую я теперь ношу, вырезанную в моей плоти.
Вздрогнув, я резко вскинула голову, стараясь натянуть футболку пониже, и быстро закрыла видео. Экран погас, и в отражении я увидела свои расширенные от испуга глаза и учащенное дыхание. Но вдруг что-то другое привлекло мое внимание — за спиной, в темном стекле, мелькнула тень.