Крид: ЗА ОРДУ!!!

Глубокий, раскатистый голос Виктора Крида прорезал тишину Небесной Канцелярии, словно раскат грома, обрушившийся на безмолвную пустыню. Его слова не просто летели в воздухе, они бились о холодный мрамор пола, отражаясь эхом презрения и неукротимой ярости. Он стоял, окруженный ангелами, но его взгляд не замечал их, пронизывая саму суть божественного правосудия с холодной и безжалостной презрительностью.

— И вы серьёзно верите…? — началось его обращение с саркастическим вопросом, выражающим глубокое неверие в серьезность происходящего. Его голова была приподнята, и взгляд его голубых глаз, сиявших внутренним светом магии, был наполнен таким пренебрежением, что ангелы, окружавшие его, невольно отшатнулись на шаг назад. Это было не просто несогласие, а глубокое пренебрежение к самой идее суда, к его участникам и ко всем священным законам, которые они представляли.

— …что мне есть хоть какое-то дело до вашей «птичьей» возни? — его слова были пронизаны резкой иронией. А слово про «птичку», произнесенное с оттенком горькой усмешки и вовсе опускало ангельское войско до уровня бесполезных, и незначительных существ, лишенных всякой важности и влияния на его судьбу. Он не просто отрицал их власть, он издевался над ней, высмеивал их притязания на правосудие.

— Вы просто мыши на фоне величия вселенной… — это было не просто сравнение, а уничтожающий выпад, подчеркивающий бесконечную пропасть между его могуществом и их незначительностью. Его голос звенел от холодного превосходства, от уверенности в своем бесподобном превосходстве над всеми окружающими.

— …И я не намерен отчитываться в своих действиях перед какой-то кучкой отбросов… — продолжал он, его слова были пропитаны презрительным пренебрежением к ангелам, которые осмелились судить его. Он не просто отказывался подчиняться, он издевался над их авторитетом, над их правом на суждение.

— …Что возомнили о себе не пойми что, как откопали «могилку» своего папаши… — завершилось его обращение уничижительным оскорблением, направленным на самые глубокие корни их веры и истории. Его слова были пропитаны ядом ненависти и презрения, и они звенели в холодном воздухе Небесной Канцелярии, напоминая раскаты грома, окончательно расторгающие любую надежду на справедливость и милость. Это было не просто выступление, а декларация войны и вызов самому небу.

Удар был не физический, а духовный. Слова Крида рассекли воздух Небесной Канцелярии, словно молнии, пронзая саму суть божественного правосудия. Дарк Нэт, на мгновение потерянный, ошеломлённый смелостью и цинизмом осуждаемого, вздрогнул, словно от неожиданного удара. Его фигура, закованная в мантию, на мгновение застыла, словно статуя, лицо, скрытое под капюшоном, казалось, потеряло всякую мимику, отражая глубокий шок. Этот шок был не просто реакцией на слова, а духовным потрясением, разрушающим хрупкий фасад его веры.

Но Дарк Нэт быстро взял себя в руки, словно очнувшись от короткого оцепенения. Его движение было резким, мгновенным, полным сдержанной ярости. Пальцем, худым и длинным, как когтистая лапа некой ночной птицы, он выделил Крида из окружающих его ангелов. Этот жест был не просто указанием, а демонстрацией своего презрения, своей ненависти к тому, кого он должен был судить. Его палец был не просто указующим перстом, а остро заточенным кинжалом, пронзающим душу осуждаемого. Этот жест отражал всё его отвращение, всю его иронию, всё его скрытое лицемерие.

— Что и требовалось доказать! – прошипел он, его голос был не просто утвердительным, а полным сарказма и злой иронии. Эти слова были не объективным выводом, а уничижительной оценкой, попыткой принизить достоинство Крида, опустить его в его же глазах. Его лицемерие было явным. Даже его молитва — «Да простит эту душу небесный отец…» — была лишена всякого уважения к вере, к богу, которого он представлял. Это было не искреннее обращение, а просто театральное представление, показная ритуальность, подчёркивающая его цинизм и безбожие.

— Черныш, и это ты мне говоришь? — Крид рассмеялся, смотря прямо на Дарк Нэта.

Голос Михаила, хотя и спокойный, пронзил тишину Небесной Канцелярии, словно луч солнца, прорезающий мрак. Это было не просто заявление, а констатация факта, окончательный приговор, закрепленный величием и неотвратимостью божественного правосудия.

— Обвиняемый не отрицает вины! – эти слова прозвучали не как обвинение, а как неизбежный приговор.

Его рука, держащая клинок, была спокойна, но в этом спокойствии скрывалась неизмеримая сила и мощь. Миг, и он обнажает клинок, вспыхнувший златым светом. Клинок был воплощением божественного правосудия, символом неотвратимости наказания. И его свет распространялся по всему залу, освещая лик ангелов, подчёркивая их мрачные лица и неизбежность наступающего наказания.