Крик безмолвия (записки генерала)

Крайсовпроф, Крайком ВЛКСМ».

— Кто мог придумать такое, Алексей Иванович? — спросил Гришанов, как только я закончил читать. — Крайком овцы?..

Для меня это было полной неожиданностью. Я пожал плечами.

С некоторых пор бушевали страсти на заводах, директоров снимали, выгоняли и тут же выбирали новых, далеко не всегда лучших. Текст плаката подбивал ретивых перестройщиков к расправе над руководителями предприятий.

— Я больше того переживаю за план, кто корпел над этим плакатом. Уверяю!.. Цицерон еще до нашей эры

говорил, что бумага все терпит. Это продукт ускорения болезни, — постучал Гришанов по разостланному на столе

плакату.

— Какой болезни?

— Чиновничьей.

Я понял Геннадия Ивановича, но чтобы как‑то отвлечь его от беспокойных раздумий, спросил — не откопал ли он эту болезнь в медицинских канонах Авиценны.

— Да вы больше меня знаете, что эпидемия началась, когда настежь открыли двери в партию. И хлынули в нее разного рода приспособленцы и заполнили кабинеты. Они и стали носителями чумного вируса. Появился партийный чиновник–профессионал. А это, — указал он на плакат, — образец его новейшей технологии. Если бы этим дело кончилось… Болезнь загнана вглубь: чиновник с пренебрежением смотрит на труженика, прозвав его работягой, а работяга, себе на уме, — сквозь пальцы на его «ценные» указания. Больше того, он все меньше стал заинтересован в организации, где сидят партийные начальники, хотя она должна быть его кровной организацией. Меня лично эта ситуация давно настораживает. Думаю, появилась опасность, — не помню кто о ней предупреждал, — опасность того, что власть будет отделена от народа и под именем социализма рабочий класс создаст правящую бюрократию, которая отделится от этого класса. Не менее опасен и бум негативщины, как снежный ком, скатывающейся с горы, подминающей под себя много доброго, разумного.

Геннадий Иванович остался у меня ночевать и «дискуссию» мы с ним продолжили. Плакат я оставил у себя для разговора с секретарем крайкома, сочинившим его.

43

Уже с Полозковым все по тому же маршруту, проложенному его предшественниками, мы отправились в Сочи встречать Б. Ельцина.

Радио и телевидение, газеты и журналы подхватили его новое назначение на высокий пост в Москве. Фамилия людям ни о чем не говорила, но судя по тому, с какой надеждой она произносилась и с каким новаторским усердием он принялся за работу в столице, можно было полагать, что он энергичный партийный руководитель, подающий надежду. Вопросов в Москве больших и мелких накопи

лось много, немало было и сложных проблем, требовавших неотложных решений.

Громадный город, почти с десятком миллионов жителей, а с приезжающими и отъезжающими и того больше, целое европейское государство, заметно терял свой столичный вид, как‑то на глазах превращался в обыкновенный провинциальный запущенный городок, только суетливый, куда‑то бегущий толпами между высотными домами. От колыхающегося людского моря на привокзальных площадях рябило в глазах, к прилавкам не протолкнуться, в магазинах давка, а в домах теснота, как в пчелиных ульях.

Люди острили, пересказывали в очередях анекдоты о том, что в некоторых магазинах даже мертвые, зажатые у прилавков, могут еще несколько часов ходить. Нашествие иногородних из Тулы, Твери, Рязани, Владимира и других городов дополняло несусветную толкотню, особенно при посадках в пригородные электрички, развозивших вечерами тех, кто приезжал в Москву за продуктами. Все они были обвешаны тяжелыми, увесистыми сумками и пробиться в поезд можно было только незаурядной силой. Каждый вагон брался штурмом. Из тех городов продовольствие изымалось в Москву и тут же вывозилось обратно.

Новый руководитель начал заниматься городом с транспорта, обвинив своего предшественника в том, что тот запустил коммунальное хозяйство, так как видел столичные улицы из служебного автомобиля, не знал жизни миллионов людей, пользующихся ежедневно троллейбусом, скрипучим трамваем, автобусом. Они были не только переполнены, но и ходили вне графика движения, а многие вообще не появлялись на линиях из‑за неисправности, стояли в автопарках. Сказано — сделано. Газеты и радио преподнесли как сенсацию, что Ельцин ездит городским транспортом, отказался от положенной ему автомашины, ходит в стоптанных туфлях, которые недавно отдавал в починку.

Ничего сенсационного в этом не было, если вспомнить премьер–министра У. Пальме, предпочитавшего пешком ходить на работу и в кино, которое посещают все простые смертные. Шведы не делали из этого представления на телевидении, не устраивали многочасовых пресс–конференций и выступления его перед партактивом социал–демократов.

Шло время, транспорт в столице работал с перебоями, москвичи, надеявшиеся на скорые перемены, разочарован