Крик дьявола

Они сидели рядом, пока угасающее солнце окрашивало в кровавый цвет облака. Сидели рядом, на накидке из обезьяньей шкуры среди эбеновых деревьев на краю балки, плавно переходившей в долину Руфиджи. Оба молчали. Склонив голову, Роза была занята рукоделием – пришивала потайной карман к замызганному куску шкуры, лежавшему у нее на коленях. Карман предназначался для коробки из-под сигар. Себастьян наблюдал за ней, и его взгляд был полон нежности. Сделав последний стежок, она завязала узелок и наклонилась, чтобы перекусить нить.

– Ну вот! – сказала она. – Готово. – И, подняв голову, посмотрела ему в глаза.

– Спасибо, – произнес Себастьян. Немного помолчав, Роза дотронулась до его плеча; мускулы под окрашенной в черный цвет кожей были упругими и теплыми.

– Иди ко мне. – Она притянула его голову к себе, и так, прижавшись щеками, они пробыли в объятиях друг друга, пока не начало темнеть. Африканские сумерки сгустили тени эбеновых деревьев, и где-то внизу жалобно затявкал шакал.

– Готов? – Возле них возникла темная мешковатая фигура Флинна. Сзади маячил Мохаммед.

– Да, – ответил Себастьян, поднимая голову.

– Поцелуй меня, – прошептала Роза, – и возвращайся скорее.

Себастьян мягко высвободился из ее объятий, он стоял, возвышаясь над ней, в накидке поверх обнаженного тела, коробка из-под сигар весомым грузом висела у него между лопаток.

– Жди меня, – сказал он и пошел прочь.

Укрытый одним-единственным одеялом, Флинн Патрик О’Флинн без конца ворочался и мучился отрыжкой. Помимо того что в горле стояла едкая изжога, ему было холодно. Земля под ним уже давно растратила накопленное за минувший день тепло. Маленький кусочек убывающей луны едва освещал ночь серебристым светом.

Он лежал и слушал ровное дыхание спящей возле него Розы. Это его раздражало, и ему не хватало лишь предлога, чтобы разбудить ее и заставить поговорить с ним. Однако вместо этого он сунул руку в свой служивший ему подушкой вещмешок и нащупал там гладкое стекло холодной бутылки.

В балке негромко крикнула какая-то ночная птица, и Флинн, отложив бутылку, резко сел. Сунув два пальца в рот, он повторил птичий крик.

Точно маленькое черное привидение, через пару минут в лагере возник Мохаммед. Подойдя к Флинну, он присел на корточки.

– Вижу тебя, Фини.

– И я тебя тоже, Мохаммед. Все хорошо?

– Все хорошо.

– Манали пробрался в лагерь к немцам?

– Он сейчас спит возле того, кто приходится мне братом, и на рассвете они вновь поплывут вниз по Руфиджи к большой германской лодке.

– Ну и хорошо! – пробормотал Флинн. – Ты молодец.

Мохаммед тихо кашлянул, давая понять, что рассказ еще не окончен.

– Что там еще? – спросил Флинн.

– Когда я благополучно привел Манали к своему брату, то пошел назад долиной и… – он несколько замялся, – возможно, не время говорить о таких вещах сейчас, когда наш Манали безоружный отправляется в германское логово.

– Говори, – настоятельно потребовал Флинн.

– Тихо и бесшумно я пришел туда, где долина спускается к маленькой речушке под названием Абати. Знаешь это место?

– Да, если идти балкой, то примерно в миле отсюда.

– Да, это там, – кивнул Мохаммед. – Именно там я увидел какое-то движение в ночи – словно гора вдруг обрела ноги.

Холодок молнией пробежал у Флинна по спине, и у него мучительно сперло дыхание.

– Ну? – еле слышно выдохнул он.

– Эта «гора» была вооружена зубами, которые едва не касались земли при ходьбе.

– Землепашец! – прошептал Флинн, и его рука тут же упала на покоившееся возле лежанки заряженное ружье.

– Это был он, – вновь кивнул Мохаммед. – Он пасется, направляясь к Руфиджи. Однако звук ружья донесется до ушей германцев.

– Я не буду стрелять, – прошептал Флинн. – Просто хочу на него взглянуть. Еще разок. – И лежавшая на ружье рука задрожала, как у больного лихорадкой.

76

Солнце взошло и расположилось на холмах бассейна Руфиджи огненно и красочно, будто расплавленное золото. От его тепла над болотами и заводями притока Абати стал струйками подниматься туман, и они курились, словно угли гаснущего пожара.

Под сенью эвкалиптов воздух еще хранил прохладу, как ночные воспоминания, но пробивавшиеся длинными стрелами сквозь ветви солнечные лучи пронзали и рассеивали ее.

Трое канн-самцов поднялись от реки – крупнее домашнего скота, коричневые, с синеватым отливом, и бледно-белыми, будто прочерченными мелом полосами вдоль туловища, они прошлись друг за другом, покачивая солидными подгрудками, мощными короткими рожками и пучками более темной шерсти на лбу. Когда животные поравнялись с эвкалиптами, первый самец, неожиданно насторожившись, остановился. На несколько секунд они будто замерли, глядя сквозь частокол эвкалиптовых стволов, куда из-за густой листвы и ветвей свет еще не успел проникнуть в полной мере.

Первый самец мягко фыркнул и свернул с тропы, ведущей к деревьям. Легко ступая для таких крупных животных, канны обогнули лесок и удалились вверх по склону в сухую колючую поросль.

– Он там, – прошептал Мохаммед. – Канны увидели его и свернули.