– Я очень хочу, чтобы ты сгорел так же, как сгорел мой ребенок, чтобы ты задохнулся, болтаясь на веревке, как это случилось с моим отцом. – Крупные слезы медленно катились по щекам и капали в раковину. Плач перешел в полные горя и ненависти рыдания с сухими судорожными спазмами. На ощупь повернувшись к душу, Роза включила оба крана на полную мощь, чтобы шум воды заглушил издаваемые ею звуки. Ей не хотелось, чтобы кто-то это слышал.
Позже, приняв душ, она причесалась, оделась и, отперев дверь, собралась выходить. Но тут же резко остановилась в дверном проеме и, моргая покрасневшими, опухшими от слез глазами, попыталась понять, что происходит в лазарете.
Там было как-то многолюдно. Главный врач, два санитара, четверо немецких матросов и молодой лейтенант – все дружно сопровождали проносимые между коек носилки. На носилках лежал мужчина – она видела очертания его фигуры под тонким серым одеялом, которым он был укрыт, но из-за спины лейтенанта Киллера не могла видеть его лица. Пятна крови были на одеяле и на рукаве белого кителя Киллера.
Она двинулась по проходу, вытягивая шею и заглядывая за Киллера, но в этот момент один из санитаров нагнулся над лежавшим на носилках, чтобы вытереть ему рот белой салфеткой. Ткань закрыла лицо раненого мужчины, сквозь нее проступила ярко-красная кровавая пена, и от ее вида Роза ощутила тошноту. Отвернувшись, она проскользнула к своей койке в конце каюты. Уже проходя за ширму, она услышала позади себя стон – кто-то тихо застонал в бреду, и этот звук заставил Розу замереть на месте. Она почувствовала, как грудь сдавило так, что стало трудно дышать, и медленно, испуганно обернулась.
В этот момент мужчину поднимали с носилок, чтобы переложить на пустующую койку. Его голова безвольно свесилась набок, и под впитавшейся в кожу темной краской Роза узнала дорогое ее сердцу, любимое лицо.
– Себастьян! – вскрикнула она. Кинувшись к мужу мимо Киллера, Роза бросилась на прикрытое одеялом тело, просовывая под него руки, пытаясь обнять. – Себастьян! Что они с тобой сделали?!
– Себастьян! Себастьян! – прильнув к нему, повторяла ему на ухо Роза. – Себастьян! – негромко, но настойчиво повторяла она, касаясь его лба губами. Кожа была холодной и влажной.
Он лежал на спине, укрытый по пояс, его грудь была перевязана, а дыхание было сиплым и булькающим.
– Себастьян. Это Роза. Роза. Очнись, Себастьян. Очнись, это Роза.
– Роза? – Наконец он разобрал ее имя и прошептал его в ответ мучительно, хрипло, и свежая кровь окрасила губы.
Роза была на грани отчаяния. Она сидела возле него уже около двух часов. С тех пор как врач закончил перевязку, она сидела рядом и, прикасаясь к нему, звала по имени, пытаясь привести в чувство. И вот она увидела первые признаки жизни.
– Да! Да! Это я – Роза. Очнись, Себастьян. – В ее голосе послышалось облегчение.
– Роза? – Его ресницы дрогнули.
– Очнись. – Она слегка ущипнула его холодную щеку, и он поморщился. Его веки раскрылись.
– Роза? – чуть слышно просипел он.
– Да, Себастьян. Я здесь.
Вращая глазами, он отчаянно пытался сфокусировать взгляд.
– Я здесь. – Склонившись над ним, она обеими руками обхватила его голову и посмотрела ему в глаза. – Я здесь, дорогой, здесь.
– Роза! – Его губы скривились в жуткой пародии на улыбку.
– Себастьян, ты установил взрывчатку?
Его дыхание стало еще более частым и хриплым, и рот задрожал в мучительных усилиях что-то вымолвить.
– Скажи им, – прошептал он.
– Что сказать?
– В семь. Нужно остановить.
– Семь часов?
– Не хочу… чтобы ты…
– Она должна взорваться в семь?
– Ты… – Это уже было для него слишком – он закашлялся.
– В семь часов? Ты это хотел сказать, Себастьян?
– Ты… – Закрыв глаза, он силился что-то сказать. – Прошу. Не умирай. Останови.
– Ты установил ее на семь часов? – Продолжая держать его голову, она от нетерпения дернула ее к себе. – Скажи же, ради Бога, скажи мне!
– Семь часов. Скажи им… скажи им.
Все еще не отпуская его, она взглянула на висевшие в лазарете часы.
Изящные стрелки на белом циферблате показывали без четверти.
– Только не умирай, прошу тебя, не умирай, – бормотал Себастьян.
Роза уже почти не слушала его едва различимые мольбы. Она злорадно торжествовала: теперь она знала когда. Она знала точно. И могла попросить привести Германа Фляйшера.
Она нежно опустила голову Себастьяна на подушку. На столике под часами среди всевозможных скляночек и кювет с инструментами лежал блокнот с карандашом. Она подошла к столику и под подозрительным взглядом охранника написала записку.
Она сунула свернутый листок бумаги в руку охраннику.
– Это – капитану. Для капитана.