Крик души

Делая сверхчеловеческие усилия, чтобы взять себя в руки, несмотря на то что ее колотила дрожь, она сказала Спенсу:

— Ничего страшного. Мы все уладим…

— Куда вы ее везете? — неожиданно спросил Дэвид.

— В полицейский участок на Броудбери-роуд, — ответил Фримен.

— А как насчет адвоката? — не отставал Спенс. — Она имеет право на защиту.

— У вас есть адвокат? — уточнил Фримен у Никки.

Ее глаза превратились в темные омуты страха, когда она покачала головой.

— Тогда мы вам его предоставим, — уверил он ее и, подождав, когда она наденет пальто, вывел ее на улицу, где уже находилась группа экспертов-криминалистов, собравшихся, чтобы превратить дом в место преступления, и несколько полицейских в форме, которые уже готовы были получить предварительные показания у Спенса и его друзей.

ГЛАВА 20

На улице было темно, хоть глаз выколи, когда констебль Фримен остановил машину у полицейского участка на Броудбери-роуд. Ему предложили войти в здание через канцелярию — ввиду работ по ремонту системы безопасности, которые велись в задней части участка. Так как стоянка перед главным входом была забита полицейскими микроавтобусами и машинами, он оставил свое авто на улице, буркнув что-то о надежде на то, что колеса все еще будут на месте, когда он вернется, и вышел, чтобы открыть заднюю дверцу для Никки.

Когда она вышла, сильный порыв ледяного ветра заставил ее пошатнуться. Фримен помог ей устоять на ногах, а затем, придерживая за локоть, повел через дорогу. Другой детектив остался в машине: он говорил с кем-то по телефону.

Хотя Никки и была напугана сверх всякой меры, она прилагала все усилия, чтобы не поддаться чувствам и не думать, к чему это может привести: она понимала, что в противном случае ей вряд ли удастся пройти через все это. Не отрываясь, она смотрела на двухэтажное здание, с фасадом из красного кирпича и обшитое панелями белого цвета, пытаясь не видеть в нем то, чем оно на самом деле являлось. Это было просто место, мимо которого она время от времени проходила и которое едва замечала до сих пор, потому что здание это стояло на своем месте, как школа, или церковь, или магазин, заходить в который у нее не было никакой причины. Разумеется, Никки знала о нем понаслышке, его часто показывали в местных новостях как место, куда свозят головорезов и преступников, арестованных за ограбление с отягчающими обстоятельствами, или нанесение тяжких телесных повреждений, или еще что похуже.

Когда Никки осознала, что она относится к последней категории арестантов, ее грудь сковал железный обруч ужаса. Этого не может быть, просто не может, и все же это происходило. Ей снова захотелось умереть. Ведь тогда она бы воссоединилась с Заком, и никто и никогда не смог бы причинить им вреда.

В канцелярии царил сумасшедший дом, поскольку два полицейских в форме сражались с парочкой сердитых женщин, очевидно, одержимых желанием разорвать друг друга в клочья, в то время как стоящему за стойкой дежурному сержанту приходилось надрываться, чтобы его услышала пожилая пара, с которой он пытался разговаривать; те, в свою очередь, тоже что-то кричали ему.

Проходя по комнате, Никки низко опустила голову и остановилась, когда они дошли до двери, потому что Фримен завозился с карточкой-ключом. Дав ей пройти вперед, он провел Никки по лабиринту коридоров в заднюю часть участка, где находились камеры предварительного заключения.

Дежурный сержант как раз регистрировал кого-то, так что им пришлось подождать, как животным, загнанным в западню из темных стен и бетонированных полов. Наконец Фримен отвел ее в небольшое помещение, во всех стенах которого были сделаны двери, собранные из деревянных и стеклянных панелей, с запорами; там же находилась высокая стойка, отгораживающая дежурного сержанта от посетителей.

Следующие несколько минут прошли в перекрестном обмене короткими вопросами и такими же немногословными ответами; в том числе ее спросили, поняла ли она, за что ее задержали, и знает ли она свои права. В конце ей велели поставить подпись в документе, который сержант подтолкнул в ее сторону. Конфисковывать у нее было нечего: никаких шнурков в полусапожках, никакого пояса или драгоценностей, никакого содержимого карманов, кроме смятой салфетки и неиспользованного пакета для стирки многоразовых подгузников. Увидев пакет, Никки почувствовала, как внутри у нее что-то сломалось, и, поднеся его к лицу, заплакала. В это же самое время каких-то сорок восемь часов назад у нее все еще был Зак и ничего еще не успело случиться. Казалось, с тех пор прошло так мало и одновременно так много времени.

— Ничего-ничего, — бормотал Фримен, отчаянно пытаясь успокоить ее. — Я знаю, что вам тяжело.

— Я не убивала его, — сдавленно прошептала она. — Клянусь, я не убивала.

Фримен повернулся к дежурному сержанту:

— Док уже приехал?

— Едет, — ответил сержант.

Никки же Фримен сказал:

— Вам обязательно нужно помочь с молоком. Врач, наверное, сделает вам укол.