Крик души

Иногда я представляю, как у окна в спальне стояла бы сейчас моя кроватка, и ты, мамочка, пела бы мне колыбельную, чтобы я уснул. Конечно, я не смог бы так быстро научиться ходить, но я бы жил. А сейчас я лишь тенью брожу между Небом и землёй, лишённый того благодатного общения с Богом, которое было бы возможным, если бы я родился и вы меня покрестили. Мама, почему нельзя было меня родить, покрестить и только потом убить?

Да, я не страдаю, но я не могу чувствовать здесь во всей полноте ту радость и торжество, которыми светятся души крещённых детей. Я знаю, что Господь меня любит и оберегает, но я не способен этого ощутить, ведь ты мне этого не дала… я не родился…

Знаешь, мамочка, когда я умер и попал сюда, меня обняла Божья Матерь. Она так безутешно плакала. Но не обо мне, а о тебе… Помни, мамочка, что я всегда буду тебя любить…

Бессонница

Пенсионерку Зою Ивановну давно мучала бессонница. Не помогал ни травяной чай, ни даже таблетки. Стоило ей начать засыпать, как она представляла, что умрёт: планета будет по-прежнему вращаться вокруг своей оси, время — стремиться вперёд, — а о ней, бедной старушке, не останется никакого следа, даже воспоминаний.

Надо сказать, что Зоя Ивановна давно и планомерно готовилась к своей смерти: купила роскошный платок на голову, выбрала платье, в котором её положат в гроб; скопила немалую сумму, чтобы похороны не были в тяжесть её уже взрослым детям; даже завещание составила, хотя кроме квартиры у старушки ничего особо ценного и не было.

И всё же каждую ночь её мучали одни и те же вопросы: Что будет с её душой? На что она потратила свою жизнь? Что сделала для того, чтобы память о ней не стёрлась раньше, чем истлеют в земле её кости?

Конечно, она всю жизнь проработала на производстве, получила «Ветерана труда», но с тех пор руководство на заводе почти полностью поменялось, и о пенсионерке редко кто из бывших сослуживцев вспоминал. Друзья почти все на том свете, муж, с которым она по молодости развелась, — тоже. Да, у неё были сын с дочерью. В семье сына невестка ожидала третьего, да у дочери подрастали двое внуков. Они навещали старушку, но Зоя Ивановна сомневалась, что дождётся правнучков, так что следующее поколение о ней и знать уже мало что будет.

На тумбочке и столе в комнате старушки было множество икон, хотя сама она в церковь ходила только подать записочки за родных да поставить свечи. И всё же, страшась посмертной участи, она в последние годы усердно молилась, полностью вычитывая утреннее и вечернее правила, читала духовные книги, которых за это время скопилось в квартире немало.

Прошёл ещё год, второй, третий… Зоя Ивановна совсем сдала: еле ходила, часто болела, по полгода лежала в больнице…

И вот, в обычное весеннее утро накануне Вербного воскресенья, старушка, взяв молитвослов, стала читать уже практически выученные наизусть молитвы. «Отче наш…» — она так и не поняла, что заставило её остановиться. Припомнилось всё, что читала про важность и необходимость церковных Таинств, и… Зоя Ивановна зарыдала.

«Как же я дерзаю Его называть Отцом, когда ни разу в жизни не соединялась с Ним в Причастии! Да могу ли я считать себя хотя бы рабой Его, когда не выполняю того, что Христос заповедовал?!»

***

На следующее утро Зоя Ивановна была в освящённой недавно совсем рядом от дома церкви. Перекрестившись, она в нерешительности замерла у дверей, глядя на толпу собравшихся в храме прихожан.

— Вы, матушка, на исповедь? — поинтересовалась заметившая старушку одна из тружениц храма.

Зоя Ивановна кивнула, нервно теребя матерчатую сумку.

Женщина тепло улыбнулась, будто они были давно с ней знакомы, и провела бабушку внутрь.

— Вот видите, очередь, — полушёпотом проговорила провожатая. — Сейчас я попрошу, и вас пропустят вперёд.

Старушка не успела возразить и даже опомниться, а женщина уже к ней вернулась и, заботливо приобняв, проводила сквозь расступившуюся перед ними толпу.

Исповедавшаяся в данный момент молодая девушка уже брала у батюшки благословение, и Зое Ивановне ничего не оставалось, как занять её место, как только девушка отошла.

— Не волнуйтесь вы, матушка, так, я лишь свидетель, — видимо поняв, что она пришла впервые, добродушно подбодрил священник.

Да, из книг Зоя Ивановна знала, что исповедоваться надо Богу, а не батюшке, и всё же присутствие священнослужителя её сильно смущало.

Трясущимися руками достала старушка из кармана сумки очки и развернула сложенную во много раз бумажку с длиннющим списком грехов, что она совершила за всю свою долгую жизнь и которые смогла вчера вспомнить.

— Ох, каюсь, Господи, согрешила… — и она, сбиваясь, принялась зачитывать список.

Её трясло, сердце то и дело сбивалось с ритма, хотя таблетки с утра она выпила. Не слыша со стороны батюшки ни вздоха укора, старушка продолжала читать. Наконец мука закончилась, и священник забрал у неё измятый листок.

— Вы сможете выстоять службу? — разрывая бумажку и возвращая ей, поинтересовался батюшка.