Крик филина

– Давненько я в такие места не захаживал, – хмыкнул Орлов, с нескрываемым любопытством разглядывая стены, стеклянные шкафы и полки, тесно заставленные, по мнению несведущего в антикварных делах человека, бесполезными безделушками. – Семен Аронович! – Капитан раскинул руки для объятий и не спеша двинулся к стойке, за которой находился пожилой человек с аккуратной черной бородкой, в пенсне и в черном головном уборе, очень похожем на узбекскую тюбетейку.

– Какие люди нас надумали посетить, – расплылся в слащавой улыбке старый еврей. – Я, честно говоря, уже успел соскучиться по нашим душевным разговорам, товарищ Орлов. Вы же знаете нас, стариков: в нашем возрасте только и остается, что поболтать о незначительных вещах. Эх, старость, старость, – печально проговорил он и вздохнул, как бы сожалея о прошедших временах, когда он был молодым, полным сил юнцом, способным на безрассудные поступки. – Теперь я старый, никчемный, выживший из ума человек, сохранивший неоправданную любовь, увы, не к женщине, как должно быть, а к таким же старым, как я сам, заброшенным вещам. О чем сегодня будет наш с вами разговор, товарищ Орлов?

– Да вот, Семен Аронович, – подыгрывая старику похожей слащавой улыбкой, ответил Клим, – привела нас сюда злодейка-судьба. Уж больно молодым людям захотелось выслушать ваши драгоценные мысли по поводу одних дорогих часов, приобретенных вами у небезызвестного щипача Павликова по кличке Павлин.

Орлов разглядел в тусклом желтом полусвете фиолетовый синяк, аккуратно обрамляющий хитро прищуренный глаз старого скупщика, опухшую нижнюю губу, нависавшую над темной бородкой, и два крошечный комочка окровавленной ваты в волосатых ноздрях. По тому, что пенсне осталось целым, можно было предположить, что его предупредительно сняли, прежде чем бить пожилого человека по лицу.

– Семен Аронович, – душевно попросил Орлов и даже приложил руку к сердцу, – только не надо отнекиваться. Я же вижу, как на вашем лице заметно расписались грубияны-посетители.

– С молодости не имею привычки что-то скрывать от нашей доблестной милиции, – на удивление покладисто ответил старик, не делая и слабой попытки поюлить, – в особенности в вашем лице, товарищ Орлов. Признаюсь, были сегодня ранние гости, довольно наглые. – Он осторожно потрогал указательным пальцем синяк под глазом. – Они потребовали вернуть им часы уважаемого человека. И вы знаете, товарищ Орлов, моя интуиция и на этот раз меня не подвела: я сразу понял, что с ними лучше не спорить, и вернул часы себе в убыток. Павлин, хоть он и во всех отношениях человек порядочный, вряд ли согласится вернуть мои денежки.

– Теряете хватку, Семен Аронович, – хмыкнул Клим, – на вас это непохоже. А что вы можете сказать о часах?

– А что о них можно сказать? – пожал плечами старик. – Если они в свое время не были украдены у настоящего хозяина, чья выгравированная надпись стоит на крышечке… Да, там о-очень интересная надпись: «Старшему лейтенанту Филимонову С. И. от генерал-лейтенанта Рыбалко П. В.». Как вам такое?

Журавлев удивленно присвистнул, сокрушенно мотнул головой и сказал с уважением:

– Рыбалко Павел Семенович, командующий Третьей гвардейской танковой армией. Не слабо. Значит, было за что наградить старлея. Геройский мужик!

– Спасибо, Семен Аронович. – Орлов церемонно раскланялся со стариком. – Век не забуду вашу доброту.

– Заходите, всегда рад, – расплылся в довольной улыбке старый Гольдфарб. – Поговорить даже пять минут о пустяках с таким умным проницательным человеком, как вы, – моя давняя слабость. До свидания, товарищи.

Когда за сотрудниками уголовного розыска закрылась дверь и прощально прозвенел колокольчик, старик, продолжавший глядеть в одну точку на обшарпанной двери, сказал, обращаясь сам к себе:

– До революции я знал, за что плачу городовому. Но эти новые люди, выкованные революцией и войной, совсем другие… душу вынут за обман, все-то у них должно быть по справедливости. А уж о деньгах и вовсе не заикайся, тебя же еще и посадят за подкуп. – И с горечью в голосе, в котором хорошо были заметны нотки уважительного отношения к только что покинувшим его заведение людям, пробормотал: – О времена, о нравы!

Оказавшись на улице, Орлов неожиданно остановился у порога, с удовольствием выслушал тонкий звук колокольчика, еще долго вибрирующего в теплом воздухе, хмыкнул и задумчиво сказал: