Крик коростеля

И дождался. В разгар сенокоса она ехала с ним под самые сумерки на острова, что виднелись по Чулыму вверху, и где у него были выставлены ловушки на стерлядь. Денис воровски подавливал запрещенную рыбу. Лодка стремительно пронеслась мимо полупустынной деревни. Дома, рассыпанные по яру, красиво смотрелись со стороны реки. Ветер свистел в ушах, гладил щеки, нажженные в эти дни на покосе прилипчивым солнцем. Клава чувствовала тревогу, но тревога как-то не угнетала ее. Наоборот, было томительно — сладко и чуть сонливо. Она говорила себе, успокаиваясь: «Я не ребенок уже. И я никого не боюсь»…

…Денис поднимал со дня мордуши, вытряхивал рыбу. Клава брала весело и отрешенно шершаво-скользкую стерлядь, совала ее в мешок, как велел Денис. Намочила платье, испачкалась слизью, но было приятно ей, даже азартно.

— Посидим у костра, — предложил он. — Обсохнешь. Да и стемнеет пусть. Лишних глаз не люблю.

— С инспекторами не хочешь встречаться?

— Не то чтоб боюсь, но остерегаюсь. Уже как-то однажды гнались, а я ускользнул.

— Мой отец о тебе говорит, что ты и на черта нахрапом попрешь, не сробеешь.

— Да? Видишь, как обо мне твои родители судят! — проговорил он не то с обидой, не то гордясь.

Солнце село. От тальников, как всегда в такой час, потянуло прохладой и сыростью. Денис начал возиться с мотором. Мотор почему-то не заводился.

— Свечи закидало… Снимем, просушим… Вот так, — приговаривал он, крутил ключом и дышал тяжело.

Денис продувал, зачищал контакты, дергал за шнур, а мотор молчал. Движения Дениса стали тягучие, будто он только поднялся спросонок и еще не пришел в себя.

— У тебя руки дрожат, вроде ты кур воровал! — посмеялась над ним Клава.

— Черт знает, что с этим мотором! Чихает, как после насморка.

Откуда было ей догадаться, что он перекрыл кран подачи горючего и дурачка валяет.

— Если мотор отказал, — сказала она, — надо идти вниз по течению на веслах. Не ночевать же тут!

— Мысль ценная — идти на веслах! А ну как инспектор? От него на гребях не уйдешь!

И вот уж вечер истаял, ночь пришла. Под противоположным берегом вода набухала синим холодным светом, потом сделалась темной, точно вороненая сталь. Отблеск заката догорал скоротечно в излуке Чулыма. Клаве стало зябко. Денис достал плащ-палатку, накинул на плечи девушке. Сам бегал по берегу, собирал сушняк для костра. Потом принес нож из лодки, резал сырой тальник, устилал им песок у костра. Костер горел теперь жарко, сыпал в небо трескучие искры…

…Она не забыла ни тот костер, ни сильные руки его, охватившие ее всю, будто железными обручами. Он не давал ей опомниться, втягивал ее губы, сухим жадным ртом. Она не кричала, только отталкивала его со стоном, и чувствовала, как слабость кружит, туманит ей голову…

…Денис утешал чужим, сипловатым голосом:

— Клава… подруга… Ты успокойся! Я теперь твой. Мы поженимся… Люблю я тебя. Ну люблю же!

Слова его не давали ей ни покоя, ни облегчения, но все-таки стало чуточку легче, и боль притупилась. Мало-помалу Клава умолкла…

— Никому ничего не рассказывай. Поняла? Кончишь учебу, и мы распишемся. А если не терпится, завтра же приду к твоим родичам. Правда, нас в деревне многие сторонятся из-за того, что богато живем. А богатство откуда? Работаем, держим много скотины, умеем копить. Не пьянствуем, как некоторые другие… Вот твой отец с пивной бочки не слазит! А мать твоя — труженица… Боюсь, не отказали бы мне они… — Он затаился и ждал ответа.

— Не хочу, чтобы знали об этом, — услышал Денис тихий, страдающий голос. — Перед м-матерью стыдно будет. Мама так меня берегла…

Она отошла от костра в темноту, забрела по колено в воду, ощущая, как ласковое течение снимает, уносит дрожь ее тела. Вода освежала особенной, не знакомой ей прежде прохладой. Клава умылась, утерла косынкой лицо. И в эту минуту взревел мотор. Вздрогнула: только теперь ее осенила догадка, что Денис специально дурачил ее, выдумывал все про отсыревшие свечи…

Ласковый голос звал к лодке. Костер догорал на пустом берегу…

Он высадил ее против дома.

— Когда теперь? — спросил тихо.

— Не приходи. Не могу тебя видеть…

В ответ ей был вздох. Вздох затаенной радости, а не печали.

Она прошла в летнюю кухню. Родители спали в доме. Не зажигая света, Клава легла на железную койку, прогнав оттуда кота. В ушах стояло материнское наставление: «Ты, дочка, гуляй, да не загуливайся».

…Утром мать, глядя на дочь, вздохнула, спросила, пойдет ли она на покос. Какой разговор, пойдет обязательно. Она от родителей — никуда…

Больше ей дома вопросов не задавали. Она ходила сосредоточенная, молчаливая, отвечала, когда ее спрашивали, что думает об учебе, что, может быть, кончит с отличием и останется в городе…

…Вскоре по деревне пронесся слух: Дениса Мышковского арестовали в Пышкине за драку у кинотеатра, в которой он пробил голову стройотрядовскому студенту.

Получил Денис два года отсидки и отдубасил их сполна от звонка до звонка.