Крик (СИ)

Помнилось каким он ходил по улицам, когда не стало его матери — черный, угрюмый и страшный. Как обмерла, увидев его в дверях, в день создания ячейки. Как он ел пирожки на свой день рождения, такой неожиданный и такой замечательный, сломавший лед в наших отношениях. Поёжилась от воспоминаний нашего первого разговора о детях и от боли в тот день когда он ушел. Несомненно, пришел на ум и тот вечер, когда мы встретились после моих странствий, как же я ждала и боялась этого, как я переживала, что не поймёт, воспримет обузой, а то и того хуже — прогонит. Всё это сгорело в жаре его объятий, в теплоте поцелуев. Как я могла забыть нашу первую ночь? Я частенько вспоминала её, сколько было нежности, страсти, счастья в нас обоих. Именно тогда во мне зародилась жизнь — малышка Хоуп.

Дальше думать не хотелось, но запущенный механизм уже не мог остановиться и вот перед моим внутренним взором глаза любимого, когда солдаты Общества трусливо напали исподтишка на нашу стоянку, когда жестокий выстрел украл у меня всё: счастье, радость и разум. Теперь я знаю он покинул мою голову именно в тот момент, когда я видела боль в очах Германа. Я до минуты помнила тот тяжелейший год, ставший для меня персональным адом, когда всё чаще меня преследовали глаза супруга, окончательно сводя с ума, выворачивающие сознание наизнанку, заставляя путать, что плохо, а что хорошо, что правильно, а что глупость несусветная. Как я была готова бежать за его образом в любой лес, разыскивая, то призрачное тепло, что дарили мне эти ведения, лишний раз говоря, что я не в себе, но я этого не понимала.

А потом была пустота, пустота в душе. В голове всё так же теснились воспоминания, о нападении на наше укрепление и предательстве Маркуса, о потери дочери. О восстановлении в силах повстанцев, о сотворении из них реального врага Обществу. Всё это было серо и бесцветно, как старые чёрно-белые фотографии, высыпавшиеся из альбома, пока там, в комнате допросов я не увидела его. Я думала, что моё сердце остановится, не только от шока, но и от того, что воздух застревал в горле, от радости.

Когда он вернулся я не знала, что делать, а когда поняла, что он ничего не помнит решилась оставить всё так как есть, желая, чтобы всё шло своим чередом, не раз срываясь и желая увидеть любовь в его глазах и ласковые слова из его уст. Как дорого мне было, что он не воспользовался ни одной из моих слабостей. А когда он начал вспоминать моему счастью не было предела. Как бы мы с ним не ругались, не припирались, я была счастлива… я была любима…

Кто первый заметил безвольную руку, привязанную к ручке стула, я или спасатель? Наверное, всё же я. Ничего не слыша и не замечая вокруг, я ринулась туда, на непослушных ногах. Трясущимися руками я разгребала мелкую каменную крошку, откидывая камни побольше не замечая слабости. И вот оно любимое лицо, как только дело было сделано силы покинули меня, и я осела, не отрывая взгляда от серого лица Германа. Неужели всё зря? Неужели опоздали? Пожалуйста пусть он будет жив!

Мужчины с осторожность отвязали супруга от стула, его пшеничные волосы стали слипшимися и коричневыми от крови. Неужели его постигла участь наших мучителей. Это не справедливо! Эти звери должны были умереть, их смерь и так была слишком легка. Но не он! В груди болело и саднило, заставляя при каждом вздохе морщится, слово мне переломали все рёбра слева, будто от них осталась только костяная крошка и она колола меня изнутри. Пожалуйста, пусть он будет жив! Я подползла к носилкам, на которые уложили Германа и коснулась рукой его ледяной щеки! Прошу тебя! Ты не можешь снова оставить меня!