Крик зелёного ленивца

Элен поступила на службу в Олд-Айви-Глен в прошлом году вскоре после Рождества, заменив собою Дотти. Сначала мама радовалась замене, поскольку Дотти во все время своих дежурств почти непрестанно бубнила о вещах, которые даже и прикованной к постели одинокой старухе едва ли могли показаться увлекательными. В результате в первый год пребывания в Олд-Айви-Глен мама почти все время притворялась, будто спит. И вот является Элен Робинсон: пышногрудая, веселая, с беспечным взглядом на жизнь, который так прельщает нас почти во всех представителях ее народа. Мама происходит из известной семьи южан, привыкла к самым разным нефам, и сперва они с Элен, кажется, сдружились. Живо помню, как во время одного из ежемесячных моих приездов, идя по прихожей к маминой комнате, слышу их задушевную беседу, и тонкие рулады маминого хихиканья перекатываются поверх нутряного ржания Элен, словно перезвон быстрого горного ручья поверх ровного гула медленной реки. Сердце во мне подпрыгнуло, я выдохнул немое "спасибо" заведению Олд-Айви-Глен.

Увы, как и множество прекраснейших вещей на этом свете, радость моя оказалась преждевременной. Эти ранние ростки дружбы, если то были именно они, обречены были увянуть в июне, когда разум мамы начал давать сбои. Мама стала порой переселяться, образно выражаясь, в баснословное прошлое, воображая, что она дитя, в Джорджии, во времена рабов, что Олд-Айви-Глен — ее милый старый Оаквуд, вновь обретший утраченную славу, что Уинстон, ее старый Лабрадор, опять щенок, а Элен — это любимая Фина, преданная нянька, помогавшая ее растить в более поздние, совсем иные времена, когда семья едва могла оплачивать счета за свет, не то что услуги Фины, и та довольствовалась жалкой каморкой и кукурузной лепешкой.

Казалось бы, профессиональная сиделка, каковой является Элен, удвоит свои заботы в подобные минуты, что ей только приятно будет сопровождать старушку в безобидных путешествиях во времени, что она с удовольствием исполнит свою роль в поистине прелестных фантазиях про "те дни, каких уж нет" [2]. Как бы не так! Живо помню тот момент, когда я убедился, что прилив дружбы, столь меня обрадовавший, отхлынул до опасно низкой черты отлива. Я сидел с мамой у нее в комнате, мы не разговаривали, мы предавались немому общению, как вдруг вваливается Элен вместе с другой темнокожей сиделкой, и они принимаются перестилать постель, хохоча и во весь голос переговариваясь на бог знает какие темы. Из-за внезапной помехи в нашем общении мама широко открыла глаза, увидела двух женщин, стоявших в ногах постели, притом, конечно, смутно, поскольку она сняла очки, и сказала: "Вокруг всё Фины, Фины, так много Фин". Очень, по-моему, смешно. Но я тотчас же понял, что сверхчувствительность миссис Робинсон ей не позволит насладиться этой шуткой. Боюсь, я невольно подлил масла в огонь, продолжая хохотать, несмотря на злое выражение ее лица.

С тех пор мне поступают рапорты, что Элен "сводит с мамой счеты", истязая ее всяческими ужаснейшими способами. Признаю, кое-какие из маминых жалоб — очевидные преувеличения. Едва ли кто-то из нас сочтет правдоподобным, что Элен напустила к маме в комнату сотни крыс. А если, предположим, и напустила, каким же образом она их утром заставила исчезнуть? Но все равно дряхлые старики нуждаются в нашей исключительной заботе. Я не требую немедленного увольнения миссис Робинсон. Я только прошу, чтоб вы за ней приглядывали в оба и сделали qui vive [3]своим девизом.

С сыновнею заботой

Э. Уиттакер.

*

Милая Викки,