Крики солнца (СИ)

Можно было предположить, что благодаря Мартине (как и приезжим студентам в целом) сувенирные киоски их города получили недурной барыш. Она, конечно, не знала этого наверняка, но, побывав в комнате Мартины в общежитии, обнаружила кучу матрёшек, гербовых магнитов, чайных ложечек, расписанных под хохлому (хоть и с застенчивой надписью «made in China») и – гвоздь программы – фотографию президента в рамке. Он смотрел из-под стекла тем взглядом, которым исторические персонажи пронзают вечность; теперь она сравнила бы его с Цезарем из музея, но тогда, естественно, не додумалась.

– Ah, vorrei restare qui per sempre!20 – восклицала Мартина, всплёскивая маленькими смуглыми руками. – Зачем курсы не на год?!

Мартина не очень хорошо говорила по-русски: «почему» и «зачем» были одной из её вечных бед. Она с трудом строила длинные фразы и стеснялась акцента (действительно довольно сильного – шипяще-южного, как море), поэтому общались они в основном на итальянском.

Их вообще-то свёл случай, сотворённый всемогущей волей С. «Хотите принять экзамен у этих двоих?» – заговорщицки прошептал он однажды, улыбаясь в пушистые усы. Речь шла о Мартине и её подруге. Она растерялась.

– Экзамен? По Вашему курсу?

– Ну да, – он ответил, как всегда, весело и спокойно, будто не предложил ничего необычного. – На мне сейчас сами знаете сколько хлама висит… Через неделю вот в Париже конференция. Не представляю, как разгрестись. А тут и им хорошо, и Вам языковая практика.

Языковая практика. И правда. Перешагнув барьер страха перед людьми (особенно иностранцами, особенно итальянцами, особенно…), она согласилась. И полтора часа в непринуждённо-общажной обстановке обсуждала с Мартиной «Героя нашего времени». Мартина прочла роман Лермонтова уже второй раз и говорила о Печорине с таким жаром, точно в ней, как минимум, спустя два века возродилась оскорблённая княжна Мери. Типаж внешности, конечно, ближе к Бэле (размышляла она, осторожно расспрашивая о композиции времени и о том, зачем автору было сбивать хронологию, располагая части), однако эта европейская сдержанность при внешней экспрессии и некий, что ли, аристократизм…

Так они и сблизились.

И теперь Мартина писала ей. Само собой, по-итальянски – и радушно, как старому другу.

«Я узнала, что ты здесь, и так счастлива!!! Приглашу тебя в гости, как только смогу. Как прошло путешествие? Где ты живёшь? Кто твой преподаватель? Пока меня нет в Неаполе, к сожалению, но отправляю тебе контакты своего друга Чезаре. Если тебе понадобится помощь, пиши ему! Он очень любезный молодой человек и учит русский».

Она дочитала, улыбнулась и покачала головой. Милая Мартина. Ну мыслимо ли вот так навязчиво писать незнакомому «молодому человеку», пусть даже «очень любезному»?.. Да и чем он может ей помочь?

Жаль, что подобные соображения о навязчивости не останавливали её раньше, с Т. – но тем не менее. Надо бы уже начинать прислушиваться к голосу разума. Хотя бы для разнообразия.

Она решительно убрала телефон и побрела к выходу с платформы – к табличке “Pompei Scavi”21. Повсюду краснели указатели со стрелками; к тому же здесь сошла как минимум половина поезда, и не было никакой возможности заблудиться. Даже у неё.

4

Она всегда знала, что Помпеи были большим городом – потому, собственно, и катастрофа вошла в историю. Из-за масштабов, как бы избито ни звучало, а ещё из-за скорости. Точные цифры выскальзывали из памяти, но ей до сих пор трудно было себе представить, как одна разъярившаяся гора смогла уничтожить такое количество людей за считаные часы. Другие учёные говорят – минуты. Минуты, совсем ничего. Вспышка боли – и нет мегаполиса: только слепки из пепла.

Быстрая смерть. Бродя по солнцепёку в развалинах (ветер утих, и от жары что-то надсадно, как от горя, спирало в груди), она думала об С.

Она ожидала большого города – но Помпеи не умещались в такую характеристику. Целый мир, по чьей-то злой шутке сохранившийся под плёнкой времени. Мир с девятью районами, кварталами бедняков и богачей, улицами, что одарила именами богатая фантазия археологов – улица Меркурия, улица Порта, улица Везувия (куда же здесь без неё)… Иногда названия отдавали чем-то игрушечным и искусственным – например, проход у знаменитого дома со статуэткой пляшущего фавна (оригинал фавна с выступившей на нём прозеленью древности она уже видела в археологическом музее) был «переулком Фавна».

Нечто похожее творилось с именами домов – причудливое, грустно-поэтичное искажение реальности: Дом Большого Ары (по фреске с портретом военачальника Ары, найденной там), Дом Маленького Фонтана (фонтан, украшенный резьбой и сине-бирюзовой мозаикой, замечательно сохранился и был не таким уж и маленьким), Дом Хирурга… Она уже успела вздрогнуть, воссоздав в голове жуткую историю этого места и того, что могли в нём отрыть, но, заглянув в путеводитель, успокоилась: всего-то медицинские инструменты. Никаких тёмных ритуалов и окаменевших органов.