Сергей Михайлович Никольченко слыл в поселке неисправимым оптимистом. Многие с завистью думали, что ему многое в жизни удается и достается очень легко. Работал в полиции, был на хорошем счету. Потом уволился и занялся чудным делом – стал частным детективом. Но и тут у него, кажется, все шло справно да гладко. Всегда приветлив, улыбчив. Всегда с шутками и прибаутками.
Правда, были в «поселке», как называли эту окраину Романовского, еще с советских времен, некоторые люди, которые поговаривали, что не всегда Сергей Михайлович был таким – в молодости он был серьезным, неулыбчивым. И то, что изменился с годами, приписывали его жене Галине. Или Ганне, как ее называли на украинский манер, откуда она и была родом.
Галина была женщиной заводной, неунывающей, громогласной и веселой певуньей. А народная мудрость гласит, что мужика жинка делает. Потому, мол, и Никольченко сам со временем стал таким же, под стать жене. И гляди-ка, сумел тестя с тещей из Украины перевезти к себе. Да Ирину, младшую сестру Галины, безмужнюю и с дитем. Встречались всей семье часто, весело, с застольем и песнями. Кто-то из соседей радовался, глядя на никольченский дом, а кто и завистливо осуждал.
Другая беда была в семье – не дал бог им детей. Грустили супруги, наверное, где-то в глубине души, но на людях не показывали. Зато других детей любили от души, а уж родную племянницу Аленку тем более.
Пятница для городского человека – день, предполагающий двухдневный отдых в том виде, в каком его каждый предпочитает: кто-то в своей квартире на диване два дня проваляется, кто-то вытащит вторую половину в кино, театр, в другое зрелищное место. В деревне – дело другое. Не у зажиточных, не новых русских, а у простого люда. В деревне пятница – это преддверие двух дней с особым распорядком: в субботу генеральная уборка в доме, грандиозная стирка, потом баня и застолье.
Сегодня была как раз пятница. И Никольченко вернулся с работы в предвкушении выходных. Неделя была тяжелой и напряженной. И уж тем слаще ее окончание в семейном кругу. На этой мысли он с улыбкой загнал машину во двор и заглушил двигатель.
– Ты чего там? Уснул? – послышался со стороны веранды звонкий голос Галины. – Тут к тебе родня в гости приехала, а ты и не торопишься!
– Здорово, Сергей! – раздался зычный голос, и на ступеньках показалась массивная фигура Зосимы Игнатьева – двоюродного брата по линии матери.
– От ты ж человек! – шутливо укорил Сергей Михайлович. – Ну почему не позвонил, не предупредил-то? Я бы тебя встретил, все как у людей.
– Да ладно тебе, – довольно ответил Игнатьев, обнимая Никольченко, – что в вашем городке добираться-то – двадцать минут не спеша от автобуса.
– Давайте, братья, – позвала Галина, – руки мыть и за стол. Ужинать. А то гость без хозяина уперся и ни в какую. Сто грамм, говорит, и то принять грех.
Улыбчивая и приветливая Галина дождалась, пока мужики с аппетитом съедят борщ, нальют по второй и примутся за макароны по-флотски. Эта стадия ужина проголодавшихся и уставших за день мужчин уже не требовала женского присутствия. Даже наоборот. Галина очень любила кормить мужиков, очень ей нравилось смотреть, как они хорошо, с аппетитом кушают. Но теперь им поговорить надо, так что лучше оставить братьев одних.
– Все, не могу, – первым сдался Никольченко, отодвигая тарелку с макаронами. – Это Ганна для гостя расстаралась по столько накладывать.
– Угу, – невнятно отозвался Игнатьев, тщательно выскребая вилкой пустую тарелку. – Хозяйка у тебя м-м… ая. Уф.
Сергей Михайлович с улыбкой смотрел, как брат отодвигает тарелку и сыто откидывается на спинку стула.
– Ну что? – хитро подмигнул Игнатьев. – Еще по маленькой да покурим?
Налили еще по пятьдесят граммов, посмотрели друг на друга, подмигнули и молча опрокинули рюмки.
– Так как же ты решился-то все бросить? – закусывая сочной квашеной капустой, продолжил разговор Никольченко.
– Так вот и решился. – Зосима Иванович поднялся, нашел в кармане куртки сигареты, закурил, глядя в окно на вечереющее небо. Потом ответил, не поворачиваясь: – Решаться-то легко было, когда в спину подталкивали.
– Тебя что, уволили?
– Не-ет, – невесело засмеялся Игнатьев и вернулся за стол. – Сам написал. Но смысл содеянного от этого не меняется. Долго я терпел, понимаешь, через себя перешагивал, а все одно не смог переселить. Преступления откровенно совершаются с попустительства кого-то в верхах, преступника покрывают. Я планирую операции, захваты, задержания, а вместо этого получается пшик. А потом, ты же меня знаешь, я в запале могу такого наговорить, что не всякий начальник и простить может.
– Это у тебя есть, – кивнул Никольченко, – забываешь ты народную мудрость, что не трогай, оно и не воняет.
– Воняет, Сережа! – гулко ударил себя кулаком в грудь Игнатьев. – Я уже не знаю, кому и верить в Управлении, своим ребятам верить боюсь, вот что обидно. Не сообщать информацию я не могу, а сообщишь – и утечка обеспечена. У меня из-под носа партия наркоты ушла, оружие везли в Нальчик – тоже мимо носа проскочили. А ведь информация у меня была достоверная. И вот я остаюсь виноватым. А почему? Да потому, что в машине преступников оказывается местный депутат! Понимаешь, у меня конкретная оперативная информация, а в машине преступников в два часа ночи на пустынной трассе мне человек тычет в нос удостоверение. Я что, должен ему прямо там, в темноте, определить, кто он? Вот то-то и оно, Серега! А мне шьют нарушение депутатской неприкосновенности. Причем умышленное, злостное, циничное. Убил бы гаденыша!
– Да, Зосима, – понимающе покачал головой Никольченко, – дела у вас там творятся еще те. А ты небось попытался до начальника УВД достучаться, до «доброго царя-батюшки»?
– И это было, – скорчил Игнатьев злобную усмешку.
– Ну, – развел Никольченко руками, – каков начальник, таковы и подчиненные. Яблочки от яблоньки, они, знаешь, недалеко падают.
– Это точно! – проговорил Игнатьев. – Ты-то вон давно все понял и не захотел терпеть до последнего.
– Да. Скучно мне стало, обидно, что форму ношу, которую давно опозорили. За погоны офицерские. Но у меня выбор был, идея была. Я сразу имел в виду, что начну предпринимательскую деятельность и получу лицензию частного детектива. А для этого мне нужно было без скандала уходить. А теперь и заказы есть, и связи сохранил, и лояльное отношение.
– У тебя голова всегда варила, – с искренним одобрением сказал Игнатьев. – Хитрый ты, Никольченко.
– Я умный, – наставительно ответил брат.
– Согласен. Это я больше на глотку надеюсь да на кулаки.
– Ладно-ладно, не прибедняйся, Зосима. Ты в отличие от меня дослужился до майора и начальника ОВД. Организатор хороший, с людьми умеешь ладить. У тебя есть лидерские наклонности, а я одиночка.
– Ну так что, Сергей? С работой поможешь? Несостоявшемуся лидеру.