Криминальное средневековье

Вообще вопрос об отношении к сексуальному насилию и его жертвам активно обсуждался теологами еще с античных времен. Раннехристианская церковь носилась с девственностью до такой степени, что некоторые богословы на полном серьезе заявляли, что в Царствие небесное войдут только сохранившие целомудрие (речь шла и о мужчинах, и о женщинах). Поэтому она долгое время и заключением браков не занималась, считая это атавизмом, который постепенно себя изживет и все добрые христиане станут хранить девственность.

Постепенно несостоятельность этих идей стала понятна всем, кроме самых узколобых фанатиков – как минимум потому что никому не хотелось, чтобы добрые христиане вымерли сами собой, не имея возможности размножаться. Церковь взяла вопросы брака, семьи и добродетели в свои руки, провозгласила моногамность, нерасторжимость брака и обязательную супружескую верность. Но сверхтрепетное отношение к женской добродетели все-таки сохранилось.

Неудивительно, что первые, еще раннехристианские дискуссии по вопросу сексуального насилия касались именно девственниц. Страстно верующие юные девы давали обет безбрачия и уходили в монастыри, чтобы пылко молиться Христу, считать себя его невестами и верить во встречу там, на небесах. Для них насилие являлось концом их мира, теряя девственность, они теряли все, ради чего жили.

Греческий теолог IV века Евсевий Эмесский[79] включил в свою книгу, очень повлиявшую на общественное мнение, три поучительных рассказа о девственницах. В двух из них героини покончили с собой, чтобы избежать изнасилования, а третья, Феодора, бежала из тюрьмы, обменявшись одеждой с единоверцем-христианином, который пробрался в ее камеру, чтобы спасти ее жизнь и целомудрие, потому что ей тоже угрожала не только смерть, но и насилие. Они представлены как прекрасные примеры истинно благородных и религиозных женщин, которые скорее умрут от своей собственной руки, чем потеряют девственность. Причем акцент именно такой – ужас изнасилования в этих поучительных историях Евсевия Эмесского и других авторов заключается не в жестокости или возмутительности нападения, а в том факте, что оно делает тела девственниц ущербным товаром, более не пригодным для небесной жертвы.

Поскольку спокойных времен в истории человечества почти не бывало, риск оказаться перед таким выбором был вполне реальным для любой девушки, особенно в позднеантичный и раннесредневековый периоды: набеги варваров и викингов, разбойничьи нападения, гражданские войны создавали такие условия, в которых насилию, бывало, подвергались даже принцессы. Поэтому неудивительно, что отцы церкви долго продолжали спорить, согрешит ли девственница, совершив самоубийство при таких обстоятельствах, ведь потеря целомудрия для нее – все равно что измена небесному жениху, а значит, еще больший грех. Раннехристианские богословы в основном стояли за то, что их вера и жертва достаточно велики, чтобы самоубийство не являлось преступлением. Но уже Блаженный Августин стал возражать против такого подхода и заявил, что бегство от греха не является достаточным мотивом для самоубийства, потому что душевная чистота важнее телесной.