Криминальные будни психиатра

— А ты поделись ими со мной! — не сдавался Савелий. — Выговорись, и тебе станет легче. Это я не только как друг, но и как врач говорю. Попробуй и сама убедишься.

— Это такие мерзкие воспоминания. — Ирина зябко передернула плечами. — Не из серии «у меня взяли самокат и не вернули», а гораздо хуже.

— Я пойму, — пообещал Савелий. — Не держи в себе, проговори… Итак, о чем ты вспомнила?

— О том, как меня изнасиловали, — просто, словно речь шла о чем-то будничном, сказала Ирина. — Согласись, не лучшее воспоминание…

— Да уж, пожалуй, — ответил Савелий.

— Не знаю, что со мной случилось и почему потянуло на откровенность… — Ирина избегала смотреть на Савелия, смотрела то вперед, то куда-то в сторону. — Большинству мужчин об этом лучше не рассказывать, могут подумать, что я такая… сама притягиваю и провоцирую.

— Я так не думаю! — поспешил заверить Савелий.

— Надеюсь. Поэтому и рассказываю…

— Может, присядем? — предложил Савелий, указывая рукой на пустую детскую площадку, окруженную по периметру скамейками.

— Присядем, если хочешь, — согласилась Ирина.

Савелию не столько хотелось присесть, сколько не хотелось на ходу говорить о чем-то важном. Они присели на одну из скамеек, что находилась в тени, отбрасываемой ближайшим домом, и Ирина продолжила рассказ:

— Однажды, это было на третьем курсе, в самом начале, мне показалось, что жизнь моя скучна и бесцветна. Так вот, сразу показалось. Проснулась утром и решила, что надо перебороть свою природную застенчивость, потому что живем один раз и все такое…

Ирина искоса взглянула на Савелия и тут же отвела взгляд в сторону.

— Ну, вообще-то живем один раз, это так, — подтвердил Савелий. — Все дальнейшее — за рамками нашего понимания, поэтому можно считать жизнь уникальной, единственной и неповторимой. Правда, лет десять назад одна экзальтированная особа, сестра моего приятеля, нагадала мне по руке, что в прошлой жизни я был стеклодувом и жил в Голландии. Странно, но я не помню ни одного голландского слова, не умею ничего выдувать, лепить, кстати говоря, тоже не умею, и вообще нет во мне ничего голландского. Вот, если бы мне кто сказал, что в прошлой жизни я был актером кино и жил в Киеве, то я бы еще поверил. А то — стеклодув!

— Ты мечтал быть актером?

— Нет, просто кино люблю. Впрочем, не обязательно актером, это я так, к слову. Может — киномехаником. В каком-нибудь летнем кинотеатре. Тиха украинская ночь, небо, звезды, легкий ветерок, а на экране — «День сурка» или «Трамвай „Желание“»…

— Тогда уж «Тарас Бульба», — заметила Ирина. — Украинская ночь и «Тарас Бульба».

— Жуткая книга, — нахмурился Савелий. — Как ее только в школе дети изучают? Сплошные убийства, да вдобавок жестокие. А уж это «я тебя породил…» — вообще ужас.

— Жестокие, да, — согласилась Ирина. — Совсем как у нас на складе.

«Идиот! — обозвал себя Савелий. — Подвел, называется, к теме…» Но Ирина не стала задерживаться на убийствах.

— Дурь, конечно, — продолжила она, — но тогда это казалось таким правильным. Было такое ощущение ускользающей между пальцами жизни. Все пройдет, а я состарюсь, так и не вкусив всех радостей. Может, сказалось увлечение Ремарком,[13] он довольно депрессивный, а я его тогда читала запоем. Ну и про простые жизненные радости он много писал. Короче говоря, я решила начать активную половую жизнь. До этого у меня был всего один партнер, и то наши отношения длились недолго, а все мои подруги, если верить их рассказам, вели даже не активную, а безудержную, разнузданную, что ли, жизнь, меняя мужчин как перчатки. И каждая хвасталась тем, сколько оргазмов она пережила за раз с этим, сколько с тем… Ах, ах, ах, можно подумать. Я разумно воздержалась от разврата в институте. Не хватало еще прослыть шлюхой, это же клеймо. Начала присматриваться к мужчинам на улице, но без всякой определенной цели, поскольку дико боялась связываться с кем попало, и не зря в общем-то боялась. Маньяки, ВИЧ и все такое. Я была очень большой мандражисткой (насколько я помню, при первой встрече она рассказывала, что была фаталистка и ничего не боялась раньше). Почему — была? Я и сейчас такая — всего боюсь, а уж этого ненормального Кулинара боюсь больше всех. А вот рядом с тобой ничего не боюсь. И никого.

— Спасибо, — поблагодарил Савелий. — Я польщен.

Захотелось обнять Ирину, но Савелий воздержался, сочтя, что сейчас это будет неуместным. Тем более на улице. Савелий не был ханжой, но считал, что всему свое место и время. Интимное не стоит выставлять напоказ, потому что от этого оно перестает быть интимным, сокровенным. Как-то так.