Криминальные прогулки

Яковлев и Коломиец увидели, что глаз у него нет совсем. Ни слепых, затянутых мутной пленкой, ни глубоко вдавленных и прикрытых дряблыми веками – никаких. На месте глаз розовели две пустые ямки.

– Это я с рождения такой… – грустно сказал дядя Гриша, почувствовав, как замерли Яковлев и Коломиец.

Он снова надел очки и пошел к возвышающемуся позади площади сталинскому дому.

– Не он… – только и осталось проконстатировать операм.

У Инги была не ломка. У нее была депрессия. Витя, который оторвал от подушки ее лицо и по его серому виду заключил, что ей требуется очередная доза, был не прав.

Ничего ей не требовалось.

Мрачные духи, с которыми Инга познакомилась в подвале, сидели где-то и ждали, когда она снова позволит им подойти к себе и сесть рядом на корточки. А она не хотела им этого позволять.

Удивительно, но ее не подгоняла к этому даже привычная боль в позвоночнике. Не было этой боли, вот в чем дело!

Инга повернулась на диване и посмотрела в потолок. Потом чуть согнулась в пояснице, как будто хотела сесть, и тут же снова рухнула.

Боль не появилась.

Странно.

Колики в позвоночнике всегда давали знать о начале ломки. Если их нет, то, значит, и ломка не намечается? Так, что ли?

Инга вспомнила, как усталый профессор Вейцман говорил ее отцу в коридоре нью-йоркской клиники:

– У вашей дочери совершенно уникальное строение мозговых структур, ответственных за привыкание к наркотикам… – Хороший русский бывшего советского эмигранта Вейцмана доносился и до лежащей в палате Инги. Профессор с отцом думали, что она не слышит, а она слышала. – Таких людей, как она, – продолжал профессор, – очень мало. Наркоманами они становятся сразу же после того, как примут любую, даже самую малую, дозу любого, пусть и самого слабого, наркотика. Вылечить их потом практически невозможно… – Тут Вейцман стал говорить как-то быстро, словно поспешно пытался успокоить отца, которого профессорское заключение, должно быть, повергло в состояние шока. – Ну полноте, полноте… – басил Вейцман. – Не все потеряно! Дело в том, что тут есть одна необъяснимая до сих пор загадка…

– Какая? – спросил отец.

– Видите ли… Это невероятно, это не вписывается ни в какие биологические законы, но такие люди, как ваша дочь, при определенных обстоятельствах могут вылечить себя сами. Понимаете, сами! Без медикаментозного вмешательства! Что-то у них в мозгу поворачивается таким образом, что тяга к наркотикам пропадает. Просто начисто пропадает! Для моих обычных пациентов это совершенно исключено. А для таких вот уникумов, как ваша дочь…

– А что это за обстоятельства, о которых вы говорили? – перебил его отец.

Инга услышала, как Вейцман засопел. Он сопел так всегда, когда вынужден был развести руками, не зная, как ответить на какой-либо вопрос:

– Не знаю… Для каждого из них они разные. Например, один мой пациент, у которого строение определенных зон мозга сходно со строением их у Инги, уехал умирать в Гренландию. Просто вот взял с собой сто граммов героина и поехал. Ему, знаете ли, с детства нравились белые медведи и всякая ледяная экзотика. Поселился там у эскимосов, стал жить по их законам… Ну строганину есть, оленей пасти… А один раз медведь на него напал, помял сильно, но не задрал… Эскимосы выходили. Ну, в общем, провел он там несколько месяцев, а потом вдруг и спохватился: «Надо же! А к наркотикам-то меня и не тянет!» Ну пожил там еще немного и домой засобирался. А приехал – так все боялся, что снова наркоманом станет. Но не стал! Вот уже семь лет скоро, как он вернулся оттуда, а тяга так и не появилась! – Здесь профессор кашлянул и продолжил: – А другой пациент до того докололся, что самоубийством решил покончить. Спрыгнул с седьмого этажа и упал на матерчатую крышу кабриолета, прорвал ее и на сиденье шлепнулся. Жив остался, обе ноги, правда, сломал и сознание потерял. Ну, какое-то время в больнице провалялся, а потом приезжает ко мне и говорит: «Ноу проблем, док! Не колюсь больше! Влечение к этому делу исчезло!» Я его спрашиваю: «А в какой момент оно у тебя исчезло-то?» А он мне: «А вот когда я сознание потерял, то явился мне огненный джинн и начал меня щекотать. И так мне эта щекотка не понравилась, что теперь у меня весь „приход“ от героина только с ней ассоциируется. И я больше с этим джинном встречаться не хочу!» Причем он до того этого своего джинна боится, что у него не только психологическая, у него и биологическая зависимость от наркотиков пропала. Я проверял на тестах – ничего. Здоровый человек.

Нельзя сказать, чтобы рассказ профессора обнадежил отца. Ему что теперь – отправлять дочку в Гренландию к эскимосам с медведями драться? Или с седьмого этажа ее сбрасывать?

Н-да…

Инга тоже не придала тогда значения словам Вейцмана. Правда, упоминание о джинне несколько позабавило ее. «Вот интересно было бы встретить там кого-то подобного», – подумала она.

И вот встретила. Молчаливые духи не щекотали, но холод, исходивший от них, был для нее в тысячу раз страшнее любой щекотки.

Она больше туда не хотела.