Криминальные романы и повести. Книги 1-12

Ещё совсем недавно Жоголь приглашал её пообедать в ресторан. Рестораны были самые лучшие, в центре Москвы. Если позволяло время, Леонид Анисимович вёз Вику за город в «Кооператор», «Иверию» или «Русь». Тогда считалось: чем шикарней «кабак», тем престижнее. Но времена переменились, теперь могут не понять. И когда Жоголь позвонил утром и назначил встречу в пиццерии на улице Горького, Вербицкая нисколько не удивилась. Насторожило её другое — тон Леонида Анисимовича. Жоголь был явно чем-то встревожен, хотя и пытался замаскировать свою тревогу. Но Вика знала его не первый день…

В кафе Жоголь был не один, а с Арнольдом Борисовичем Севрухиным, проректором медицинского института. Они только что заняли столик, даже не успели сделать заказ.

Сколько Вика знала Севрухина, у этого шестидесятипятилетнего человека всегда был цветущий вид. Он поцеловал ей руку, отпустил дежурный комплимент.

— Недурно, недурно, — сказал Арнольд Борисович, с любопытством оглядывая помещение. — Слышать слыхивал, а вот побывать здесь ещё не удосужился… Значит, говорите, сие заведение создано итальянцами?

— При участии итальянской фирмы «ФИМЕ Традинг», — уточнил Жоголь.

— Ну что ж, — потёр руки Севрухин, — закатим лукуллов пир!

— Особенно не разгуляешься, — сказал Леонид Анисимович. — Только пицца. Правда, с различными начинками.

— Да, считай, наши расстегаи, — усмехнулся проректор и потянулся к меню.

— Лучше спросим, — Жоголь знаком подозвал официанта в красно-белом костюме: именно такое сочетание цветов преобладало в оформлении пиццерии. — Сами знаете, в меню одно, а в наличии…

— Здравствуйте, — склонился в полупоклоне официант. — Слушаю…

— Что у вас сегодня? — спросил Жоголь.

— Пицца «Неаполитанская», — ответил тот. — С помидорами, разной пряной травкой, чесноком и селёдкой.

— Нет-нет, чеснок ни в коем случае! — запротестовал Севрухин. — У меня ещё визит.

— У меня тоже, — сказала Вербицкая.

— Тогда предлагаю «Маргариту», — продолжал молодой человек. — Тёртый сыр с томатом, специи… Или «Каприччо» — помимо сыра в начинку добавляются оливки, овощи…

— Остановимся на «Каприччо», — отпустил официанта Жоголь.

Он старался держаться бодро, но Вика видела, что ему не по себе. Первый признак — изредка поглаживает левую сторону груди. Не ускользнуло это и от Севрухина.

— Что, дорогой Леонид Анисимович, сердчишко прихватывает? — спросил он участливо.

— Ерунда, — отмахнулся Жоголь. — Наверное, к перемене погоды… Вот все хочу попросить вас поделиться секретом здоровья.

— Секрет простой, — хохотнул проректор. — Веду лошадиный образ жизни.

— В каком смысле? — вскинул брови Жоголь.

— Не пью, не курю, ем в основном растительную пищу и каждый день бегаю… Между прочим, у этих животных действительно крайне редко случаются сердечно-сосудистые заболевания.

Подоспел официант, поставил перед каждым тарелку с дымящейся пиццей. Все принялись за еду.

— Никогда не понимал, почему вилку надо держать непременно в левой руке, а нож в правой, — сказал Жоголь, разрезая пиццу. — Удобнее ведь наоборот.

— Так принято в Европе, — заметил Севрухин. — Американцы же сначала режут пищу на кусочки по-европейски, а затем, отложив нож, едят вилкой, держа её в правой руке. Левая находится у ножа…

— Зачем? — полюбопытствовала Вика.

— Пошло это якобы от первых переселенцев в США. Им все время приходится быть начеку. — пояснил проректор. — Держать, так сказать, нож под рукой.

Когда покончили с пиццей и перешли к кофе, Леонид Анисимович обратился к Севрухину:

— Странно, Арнольд Борисович, лето, а вы в Москве… Как же ваши горы, непокорённые вершины?

— И не говорите, — вздохнул проректор. — Так и хочется бросить все к чёртовой бабушке и махнуть куда-нибудь на Памир или Тянь-Шань.

— Так бросьте, — посоветовал Жоголь.

— Э-э, батенька, наш ректор большой дипломат: сам на Рижском взморье, а я — тут, на растерзанье абитуриентов оставлен.

— Кажется, теперь приёмные экзамены упорядочили. Вместо экзаменаторов ввели ЭВМ, — заметила Вербицкая. — Вроде построже стало и больше объективности.

— Это на словах, — усмехнулся Севрухин. — Шеф, уезжая, подсунул мне списочек. Кого нельзя провалить. А тут ещё звонки замучили. От высокого начальства. Главное, теперь никто не приказывает, а этак вежливенько: «Проследите, проконтролируйте»… И попробуй не проследи! Не жизнь, а сплошной ад! Родители дежурят у подъезда, на лестничной площадке, телефон оборвали, пришлось отключить. Прячусь, как алиментщик, ей-богу… И что самое страшное: сколько ни боремся с блатом — побеждаем не мы, а он!

— Да-да, — кивнул Жоголь. — К сожалению, так почти везде.

— Леонид Анисимович, дорогой, медицинский институт — это не «везде»! Его должны заканчивать исключительно по призванию! Что может быть дороже здоровья человека, его жизни? Ни-че-го! — горячо произнёс Севрухин. — Но я-то знаю, кого мы выпускаем! Знаю, почему наше здравоохранение на недопустимо низком уровне! Ну кто нас лечит, кто? Равнодушные, некомпетентные люди!.. А почему? Потому что вместо парня или девушки, как говорится, с искрой божьей проталкивается блатовик!