Криминальный дуплет. Детективные повести

«Весь цвет судимой братии общежития, — отфиксировало тревожно в голове участкового, где-то на уровне подсознания, — эти к столу не пригласят… доброго слова не скажут…»

— Здравствуйте, — поздоровался без лишних эмоций он.

В ответ насупленное молчание.

— Разрешите-ка узнать, это что за свадьба? По какому такому поводу?

Почти никто из тех, кто сидел спиной к двери, не оглянулся на голос Михаила Ивановича. Да и те, что сидели лицом к двери, не очень-то прореагировали.

— Я еще раз спрашиваю, что за гульбище в общежитии? — пришлось повысить голос ему. — Не вежливо молчать, когда участковый спрашивает.

— Это еще что там за собака гавкает? — не поворачивая головы, наконец, отреагировав, зло бросил расписной черноголовый, с всклокоченными волосами, красавец из тех, что были без маек.

По поводу собаки можно было вспомнить один милицейский анекдот о гаишниках. «Пост ГАИ. На нем двое гаишников: молодой, только что начинающий сотрудник, и старый, обкатанный жизнью, службой и опытом служака, прожженный до мозга костей. По дороге движется легковой автомобиль.

— Останови и проверь! — приказывает молодому старый.

Молодой идет к дороге и жезлом останавливает автомобиль. Потом о чем-то говорит недолго с водителем. Автомобиль трогается и мчится по дороге, а молодой сконфуженно возвращается к старшему.

— Вот, — говорит он, показывая трехрублевую купюру, — водитель бросил в лицо и обозвал собакой.

— Он не прав! — отвечает старый, забирая деньги у молодого. — Собака — это я, а ты — только щенок!»

Конечно, анекдот этот можно было вспомнить и посмеяться над ним, но в другое время, не сейчас.

Астахова, привыкшего за время работы и в медицинском вытрезвителе, и в дежурной части отдела, в большей части видеть доставленных нарушителей уже «погасших», утерявших агрессивность, сломленных, последние слова бывшего зэка вывели из себя.

— Свинья поганая, дерьмо вонючее, тут не гавкают, а говорят. И встать, вша карцерная, когда с тобой сотрудник милиции говорит! Кому сказано… Встать, крыса шизоидная!

Умел Михаил Иванович завернуть. Еще как умел. И это часто действовало. Только не в этот раз.

— Это кто пасть открыл? — вскочил со стула недавний зэчара, хватая рукой горлышко бутылки. — Это ты, мент поганый! Да я тебя сейчас, сержант недоделанный, в отбивную превращу, исковеркаю, как бог черепаху! Мне и офицеры — не указ, не то, что ты, паршивый сержант! Да я тебя сапоги твои лизать заставлю, мент поганый!

Ох, лучше бы он этого не говорил. Долго терпел Астахов, и, возможно, еще бы потерпел молодой участковый, если бы не последние слова потерявшего разум от выпитого спиртного зэка, и не его намерение нанести удар бутылкой. Не знал незадолго до этого момента откинувшийся с зоны Хряк, а по паспорту — Свиньин Егор, или просто Жора, что у милиционеров Промышленного РОВД существует не прописанный ни в каких процессуальных и внутриведомственных документах и инструкциях закон: «Если туго, бей! Бей первым! Потом разберемся».

Молнией мелькнул кулак бывшего батальонного разведчика, да прямо в центр тупого потного зэковского лба, чтобы вырубить сразу и наповал, чтобы не только не дать этому негодяю замахнуться бутылкой, но даже охоту кочевряжиться и у остальных отбить. Раз и навсегда!

Хорош был удар! Нечего сказать. Обидчик, как подкошенный, рухнул на хлипенький стол, сметая с него и водку, и закуску, и вместе с его обломками опускаясь на пол. Хорош был удар. Даже папка с бумагами, по-прежнему зажатая под левой мышкой, не смогла помешать ему. Впрочем, того и стоило ожидать.

Хряк «зарылся» в обломках стола, упавших бутылках из-под водки и вина, пустых и начатых, всевозможной закуски. Хряк был вырублен и, по-видимому, надолго.

Но, оправившись от секундной растерянности, матерясь и подбадривая друг друга громкими криками, вскочили «подсвинки», дружки и собутыльники Жоры Хряка, и толпой бросились на Астахова. То ли решили вступиться за поверженного друга, то ли из-за того, что лишились «горючки» и закуски. А, скорее всего, что были во власти алкогольной дури, затмившей им разум. Вот и поперли на сотрудника милиции.

Тот, опытный боец, не раз побывавший во всевозможных переделках, чтобы обезопасить себя с флангов и тыла, отскочил к дверному проему. И занял оборону. И раз за разом ударом кулака правой руки (левая по-прежнему была скована папкой) останавливал вырвавшихся вперед или очень уж рьяных.

Читатель скажет: «Да бросил бы он эту злополучную папку и действовал бы обеими руками. Ведь так сподручней!» И был бы неправ. Документы, даже самые пустяшные, самые, что ни на есть, хлипенькие и захудалые — оставались документами и должны были быть в целости и сохранности при любых обстоятельствах.

«Сам погибай, а документы спасай!» — был второй неписаный закон в милиции.