Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма

Жажда признания и восхищения, объектом которого делает человека хорошо сшитый костюм, так явно присутствует во многих ранних кинематографических воплощениях образа гангстера, что едва ли не становится raison d’être, толкающей персонажей на путь противоправной деятельности и побуждающей занять господствующее положение в криминальной среде. Образцовый пример — Пол Муни в роли бандита Тони Камонте из фильма «Лицо со шрамом» (Scarface, 1932, постановка Говарда Хоукса и Ричарда Россона). Мы видим, как, с боями продвигаясь к криминальным вершинам, Тони попутно обзаводится все более добротными, но кричаще стильными вещами: костюмами, ювелирными украшениями, дорогими рубашками ручной работы и тому подобным[24]. Однако независимо от того, насколько эффектно и дорого он одет, его психопатические наклонности вылезают на поверхность, затмевая лоск шелковых галстуков и блеск декоративных булавок, а шрам на щеке служит настоящим индикатором ущербности психики персонажа, такой же изуродованной, как и его лицо. Такие кинокартины, как «Лицо со шрамом» (1932), «Враг общества» (The Public Enemy, 1931) и «Маленький Цезарь» (Little Caesar, 1930), установили кинематографический шаблон, который диктовал, как правильно изображать организованную преступность во времена американского сухого закона, и одновременно помогал выстраивать адресованный широкой публике образ гангстера, подсказывая, как должен выглядеть и к чему должен стремиться такой персонаж[25]. И до сих пор ходят слухи, будто фильм «Лицо со шрамом» безумно нравился самому Аль Капоне — настолько, что он заказал копию ленты для приватных просмотров.

Шикарный, сверхмодный гардероб классических голливудских гангстеров 1930‑х годов выполняет функцию сарториальной защиты — если хотите, это доспехи из ткани, которые подчеркивают исключительность члена преступной группировки как существа, попирающего хлипкие границы буржуазных условностей, в том числе касающихся правильной или приемлемой манеры одежды. Вместе с тем эффектные наряды преступника наводят на мысль об ущербности, кроющейся где-то внутри его сути, поскольку исторически, во все времена, мужчина, который уделяет слишком много внимания своей внешности и одежде, слывет не таким, извращенцем или как минимум проявляющим нездоровую щепетильность. Разборчивый мужчина, одевающийся так, чтобы выделиться на фоне остальных, вызывает подозрение: он выглядит ненадежным, зачастую женоподобным, а то и гомосексуалом. Такая тождественность между одержимостью внешним лоском, криминальными наклонностями и гомосексуальностью в классических гангстерских фильмах, снятых в Голливуде в 1930‑х годах, когда откровенные намеки на сексуальную ориентацию были строго табуированы, рассматривалась как способ обозначить характер сексуальных предпочтений персонажа, не говоря о них напрямую; мы имеем дело с сарториальной сигнальной системой, где выходящая из ряда вон манера одежды прочно ассоциируется с неприемлемой сексуальностью. Один из примеров — уже упомянутый фильм «Маленький Цезарь», снятый в 1930 году режиссером Мервином Лероем, с Эдвардом Дж. Робинсоном в главной роли. Достигший господства в своем криминальном кругу, Рико Банделло (откровенно срисованный с Аль Капоне) изображен в идеальном соответствии с шаблоном: в нарочито богатых костюмах, укомплектованных бриллиантовыми брошками и драгоценными булавками для галстука. Рико начинает преступную карьеру, будучи почти никем — мелкой сошкой в банде, но одержимость комплексом супермена приводит его на вершину криминальной лестницы. На протяжении всего фильма он выглядит воинствующим женоненавистником, с презрительным снисхождением относящимся к гетеросексуальным любовным отношениям. Этот цинизм сочетается в нем с не менее сильным и иногда едва завуалированным влечением к давнему приятелю танцору Джо, который, в свою очередь, состоит в любовной связи с Ольгой Стасофф, своей постоянной подругой и партнершей (Гленда Фаррелл), что совершенно выбивает Рико из колеи и расценивается им как признак слабости со стороны Джо.

Учитывая, что на протяжении долгого времени за склонным к нарциссизму мужчиной тянулся шлейф общественного порицания, есть явная ирония в том, что гангстер — казалось бы, однозначно маскулинный кинематографический типаж — часто наделяется такими чертами, как самовлюбленность и пижонство. Но именно чрезмерное внимание к собственной внешности позволяет преступнику возвыситься и выделиться из толпы. У него есть средства, чувство собственной значимости и гонор, чтобы бросить вызов условностям и добиться узаконивания права на собственную точку зрения в сарториальных вопросах и соответствующего статус-кво. В книге «Обнаженный кинематограф. Одежда и идентичность в кинофильмах» (Undressing Cinema: Clothing and Identity in the Movies) С. Бруцци высказала такую мысль: