Криминальный талант

Она полностью стянула платок, отчего седые волосы привстали изумленно. Рыхлое лицо с мучнистой кожей, светлые глаза без огня и смысла, белые живые волосы… Да она убила, она.

— Клавдия Ивановна, что могли искать у вас в квартире?

— Леший их знает.

— Что могли искать? — повторил я вопрос. — Золото, бриллианты, меха, картины, ценные вещи?…

— Нету у нас таких.

— Ну а деньги?

— В доме не держим.

— А где держите? Кстати, за сколько продали дачу?

— За двенадцать тысяч. Все до копеечки лежат на моей сберегательной книжке.

Логика в ее словах была, ибо законные деньги хранят в сбербанках. Но, видимо, была какая-то логика и в действиях преступника, коли вспарывал диваны и подушки.

— Тогда что же искали?

— Видать, человечков.

— Ага, человечков, — согласился я. — Пляшущих?

— Почему это пляшущих? И ручки есть, и головка. Вылитые человечки.

— Какие человечки, Клавдия Ивановна? — чуть не рявкнул я.

И тут Кожеваткина усмехнулась той усмешкой, которую адресуют непонятливому дурачку. То есть мне.

— Корень такой… Называется женьшень.

— Как этот корень мог оказаться в вашей квартире?

— Эва! Да Матвей их вырастил не один ящик.

— Вы хотите сказать, что на садовом участке он выращивал женьшень?

— Крупный был дока в этом деле. Переписывался с учеными. Но работа адская, пришлось от этих человечков отказаться и дачу продать.

Общение на интеллектуальном уровне. Общение на эмоциональном уровне. Общение на информационном уровне. Общение на подсознательном уровне. Кожеваткина общалась на неизвестном мне уровне. Что там ниже подсознания? Инстинкты?

— Надо панихиду заказать, — вздохнула она.

— Клавдия Ивановна, куда ваш муж девал выращенный женьшень?

— Сдавал.

— Сколько сдавал ежегодно?

— Они, что ли, каждый год зреют? Лет восемь растил… И земля нужна непростая, и поливы, и тень… Прошлой осенью все корни выкопали, сдали и дачу ликвидировали.

— Сколько за женьшень получили?

— Пятьдесят тысяч.

— Вы хотите сказать, пять тысяч?

— Еще чего… Пятьдесят тысяч.

— Почему так много?

— А грамм корешка знаешь как идет? Что твое золото.

— А где эти деньги? — нервно спросил я.

— На моей сберкнижке.

— Почему именно на вашей?

— У Матвея сердечко поджимало… Да и надежней, меня девицы в колготках не заманят.

— Итак, вы хотите сказать, что на вашей сберегательной книжке лежат шестьдесят две тысячи?

— Копеечка в копеечку, и книжка при мне.

Вроде бы бессмысленный вопрос обернулся нужнейшей информацией — я теперь знал, что искали в квартире. Шестьдесят тысяч.

— А почему Матвей на девок-то смотрел? Корень жевал в сыром виде. Кровь и закипала. Отсмотрелся и на девок, и на мир божий. Теперь уж ему не поможешь, — успокоила меня Кожеваткина.

И глянула своим прозрачным взглядом, в котором я ничего не увидел, как ничего не видно во всем прозрачном. Нет, увидел — жутковатое белое спокойствие, которое я считал горем. Взгляд убийцы. А почему бы нет? Освободиться от мужа ради шестидесяти тысяч. Тем более, что Кожеваткин поглядывал на девиц в колготках. Но у Клавдии Ивановны было алиби. Впрочем, ей по средствам нанять и убийцу. Нужно сказать Леденцову, чтобы за этой женщиной понаблюдали.

16

Начались шальные дни.

Посудите сами…

В доме триста квартир. Если допросить хотя бы одного из квартиры, то уже выходит триста человек. Это я и делал, задавая каждому отполированный моим голосом бесцветный вопрос: «Что вы можете сказать о Кожеваткиных?» И получал бесцветные ответы типа «Кто такие Кожеваткины?».

Прежде всего нужно было выявить круг лиц, знавших о деньгах погибшего. Естественно, я взялся за садоводство. Пятьсот участков. По вышеприведенному расчету выходило пятьсот свидетелей. Пятьсот не пятьсот, но я допрашивал, установив этот самый круг, — о женьшене и больших деньгах Кожеваткиных знали все пятьсот участков. У меня папки раздувались от протоколов и множились, как буханки в пекарне.

Что я сделал еще?

Разумеется, сразу же после вскрытия, не дожидаясь официального акта, позвонил Марку Григорьевичу. Он повторил свое первое впечатление: смерть наступила от размозжения головного мозга.

Связался с конторой, принимавшей у Кожеваткина женьшень. Они все подтвердили, выдав мне справку, сколько он сдал корня и сколько получил денег.

Официально запросил Сбербанк о вкладах супругов. Матвей Семенович Кожеваткин у них не значился. Вклад Клавдии Ивановны составлял шестьдесят две тысячи.

Долго проверял подозрительных судимых, интересовался только что освобожденными, перелопатил почти все приостановленные в городе дела по убийствам, присматривался ко всем криминальным проявлениям…

От всей этой, в сущности, механической работы я слегка отупел, а ее безрезультатность ввергла меня в некоторую сонливую апатию. И не было ни одной горячей версии, по которой хотелось бы работать день и ночь. Клавдию Ивановну подозревать я перестал: зачем ей это убийство, коли деньги лежат на се книжке?

Затрудняло розыск и редкое отсутствие каких-либо следов на месте преступления: ни отпечатков пальцев, ни очертания подошв, никаких микрочастиц и окурков… И Кожеваткина не могла назвать ни одного похищенного предмета — искать было нечего.