Крио

С тех пор Герману как-то не случилось оказаться в Лондоне. А я – ну просто чудом туда залетела и, конечно, первым делом поехала разыскивать Марусю Небесную в то уединенное место, пронзающее сердце мыслью о смерти, где они оставили ее в двадцать девятом году.

Был март, цвели крокусы и подснежники, диковинное дерево мимозы лимонно полыхало призрачным китайским цветом. В начале улицы высился краснокирпичный храм, из-за его чугунной ограды глядели замшелые кладбищенские плиты, поехавшие вкривь и вкось.

Я шла той же самой High Street, вымощенной булыжником, по которой ехала тогда их печальная процессия, мимо проплывали те же красные дома с островерхими крышами, башенками и флюгерами, и тяжелыми брусничными дверями, вместо звонка – железные львы с кольцами в зубах. Под окнами расцветали гибискусы.

С горки на горку, Highgate – городок на холмах. Подо мной лежал залитый солнцем Лондон. Впереди Waterlow Park – ветер, чайки, старая плакучая ива свешивала золотистые ветки с клейкими листочками в пруд, вдоль аллей тянулись крепкие скамьи, поставленные в память об усопших, и нежные слова прощания были начертаны на спинках: In loving memory of my sister Silvia… In memory of my parents, who loved this park.

Дети, художники, стаи уток с лебедями, сосны, расцветающие нарциссы, ветви платана, будто завязанные на концах узлами, холеные упитанные голуби, черный ворон на голом дубе.

– Их тут два кладбища – западное и восточное, – мне сказали в администрации, – вам какое? Нет-нет, сразу мы не сможем ответить на ваш вопрос, надо заранее заказывать поиск, перевести полсотни фунтов стерлингов, знать точную дату смерти и все остальное. А прогуляться – plеаse, вход четыре фунта…

Мне дали карту и открытку с надгробием: каменный лев на могиле хозяина. Очень печальный. Солнце едва просвечивало сквозь густые кипарисы, землю пронизывали толстые древесные корни, могильные камни и кресты поросли темным мхом, дикий виноград опутывал шершавые стволы, карабкался к высоким кронам. Царство плюща и вечного листопада, сонная лощина.

Кейт Аткинсон, Фрэнсис Петер Бернард Хоффер, Джордж Эллиот, gods finger touched them and they slept… Фергюссон Петер, soldger, sailor, нашел приют под якорем морским. A man of men Olav Anderson, и гордые слова: To strive to seek to find and not to yield…

На могилке Амелии Голд сидел белый кот в больших черных пятнах. Кувшин для поливки наполнен до краев дождевою водой. Ноги утопают во мху, в рыхлом ковре из опадающих листьев…

У лорда Оуэна куст колючих роз – стебель сильный, упругий, с бутоном. Artist-mistic Джон Альфред Грум, заросший синими анемонами, белый каменный рояль с плакучей березой над Торнтоном Флетчером… Мона Толл, Country Heaven, Her faithful dog Emperor, Deeply recretting, – и голова пса, объемная, в камне, в натуральную величину. А пониже маленькими буквами: здесь также нашел пристанище ее любящий муж Уильям Толл…

Два оппонента, два непримиримых антагониста упокоились друг напротив друга – Карл Маркс и Герберт Спенсер… Ушедшая в землю книга: Forever loved… Папоротники, хвощи, заросли дикой малины, старинная кирпичная кладка, прошитая плющом, закатное солнце, белка, взлетающая на кипарис, шум ветра в вечнозеленых кронах.

О, Устранитель Всех Скорбей, будь нам защитой в трех мирах!

Пока я искала мою Марусю, тени удлинились почти вдвое.

Не нашла.

Лето Макару пришлось мотаться по Ставрополью, пораженному засухой, раздавленному голодом. Темные люди глядели из-под шапок на пламенного Стожарова и не понимали его речей. Как победить эту массу, направить в нужное русло, чтобы они давали стране хлеб, хотя сами не жрамши, думал Стожаров.

На столе циркуляр: «Срочно. Всем. ОКР. и ОБЛ. ЗЕМУПРАВЛЕНИЯМ. В соответствии с постановлением Президиума Крайисполкома (газета «Молот» от 11 февраля № 25559) о переселении и расселении кулацких хозяйств на худшие по качеству земли, удаленные от населенных пунктов, магистральных путей сообщения, железнодорожных станций, пристаней, водных источников, необходимых для колхозов. В течение 10 дней все переселенцы должны быть указаны. Окончательное место поселения будет сообщено Краевым Земельным Управлением дополнительно».

Лучшие земли отдать колхозам, батракам, середнякам, а кулаков Макару Стожарову срочно велено расселить. Кто кулак? У кого одна лошадь и две коровы – это уже кулак.

И увидел он сквозь газетные свинцовые строки толпы идущих по сухим потресканным землям переселенцев, семьями идут: матери несут младенцев, за руку ведут детей, плачущих от голода, хозяин, запряженный вместо лошади в повозку, груженную скарбом, теми крохами, что разрешил вывезти энкавэдэшник с наганом, и черная старуха, проклинающая бессердечную власть…