— Ему уже одиннадцать, — ответил Майлз.
— Одиннадцать! Тем хуже!
— Когда моему отцу было одиннадцать, — успокоил его Майлз, — он служил адъютантом у моего деда-генерала во время полномасштабной гражданской войны. К тринадцати годам он принял участие в свержении императора. Я и предположить не мог, что простая прогулка средь бела дня по родному городу, да еще и на такой тихой планете, как эта, окажется Джину не по зубам.
Тем не менее пришлось признать свою ошибку. Майлз поморщился, сообразив, что не принял во внимание Джинов статус беглеца в городе, где всё и все под контролем и просматривается. Даже когда продумывал собственный маршрут, он не придал этому значения. Паренек сейчас, наверное, с ума сходит, переживая о своем зверинце, а это — наименьшая из проблем.
— Что ж, моя ошибка, мне и исправлять. Я своих людей не бросаю — если могу помочь. Придется его вызволять.
У Форлинкина отвалилась челюсть.
— Он же несовершеннолетний! Как? У нас нет на него никаких прав!
— А еще мы отдали ему всю мелкую наличность, — вставил Йоханнес. — Я бы за ней и сам сходил, но как нам доказать, что деньги — наши?
Он хмуро глянул на Майлза, подразумевая, что виной всему — точное исполнение плана лорда Аудитора.
Ну, для доказательства сгодится радиомаячок, подумал было Майлз, но прежде, чем он озвучил эту мысль, вмешался Форлинкин:
— Если ваш малолетний курьер заговорит, то нортбриджская полиция и сама будет нам названивать. И задавать ох какие непростые вопросы.
Майлз безрадостно помолчал.
— Пока не звонили?
— Нет. Пока нет.
И если не позвонят, это будет значить, что Джин не раскололся, причем в обстоятельствах для него весьма пугающих.
— Гм… Интересно.
— Милорд, где вы его вообще подобрали? — спросил Форлинкин.
— Вообще-то это он меня нашел. Можно сказать, на улице.
Майлз быстренько подредактировал свою историю. Он ведь дал Сьюз хоть и не озвученное, но все же достаточно ясное обещание, что не раскроет ее местонахождения в обмен на информацию. И она выполнила свою часть сделки, хотя Майлзу пока было неясно, какой от этой информации толк.
— Вы ведь прочитали мою записку?
Форлинкин кивнул.
— Как я уже рассказывал, препарат, который мне дали похитители, подействовал не как успокоительное, а вызвал сильные навязчивые галлюцинации. Все кончилось тем, что я заблудился в Криосотах. — О продолжительности блуждания по подземелью пока можно умолчать. Ситуация позволяла утаить выпавший из повествования день, который он провел с Джином и компанией. — Когда я пришел в себя и выбрался на поверхность, то все еще опасался вновь попасть в руки похитителей и слишком измотан, чтобы двигаться дальше. Джин, добрая душа, помог мне, и я — его должник.
Форлинкин внимательно посмотрел на Майлза:
— Вы хотите сказать, что были, гм… не в здравом уме?
— Вообще-то потянет на очень хорошее объяснение, если нам таковое потребуется. У нас в консульстве служит какой-нибудь местный адвокат?
— Да, на договорной основе.
Стандартная практика. «Доверяете ли вы ему (или ей?) свои тайны?» Вот вопрос, который Майлз хотел бы задать, но пока не был готов озвучить.
— Отлично. Тогда побыстрее найдите этого адвоката и выясните: что можно сделать, чтобы вызволить Джина.
Он протянул кружку: еще чаю. Писарь Юуити вежливо ее наполнил. Рука Майлза дрожала от усталости, но ему удалось донести чай до губ, не расплескав.
— Душ может заменить три часа сна. Сначала душ, а потом будьте любезны предоставить мне комм.
— Не следует ли вам отдохнуть, милорд? — обеспокоился Форлинкин.
Майлз заглушил в себе желание заорать: «Не спорьте со мной!», что само по себе явно свидетельствовало о чертовски своевременно назревшей необходимости отдохнуть. Но сначала — еще несколько важных вопросов, требующих ответов.
— Позже, — ответил он и смягчил тон: — Скоро.
Подумав, неохотно добавил:
— Лучше, пожалуй, нам поставить нортбриджскую полицию в известность о том, что я сбежал от похитителей, потерялся в Криосотах и сам вернулся в консульство — я не хочу, чтоб они разбазаривали ресурсы на мои поиски. Можно сказать им, что я не ранен, но очень утомлен и отдыхаю. Если им необходимо снять показания, могут прислать человека завтра. Не упоминайте Джина, если они сами не спросят. Если еще кто-нибудь будет спрашивать, доложите мне.
Эта тирада вызвала второй пристальный взгляд Форлинкина.